Герберт не успевает ударить или отстраниться – это не атака даже. Он просто глубоко поражен тем, что делает Темный Лорд – настолько, что не успевает сообразить, что эта лента – то самое украшение, о котором говорилось в письме.
Память его не то чтобы тревожит – терять ее попросту очень жаль, Крейн не хотел бы этого. Все свои мысли и рефлексию он тоже потеряет, это бесповоротно, но сами события и… ситуацию….
Ему не хочется терять то, как он изменился, как изменилось его восприятие – не хочется терять цельность себя, иными словами. Статью, которая была написана, свое понимание того, что происходит и зачем. Свой страх – даже свой страх.
Его, конечно, мало кто спрашивает на самом деле – но все равно. Ему жаль памяти, жаль всего, что случилось за этот воистину насыщенный и тяжелый день.
Он уже не будет прежним благодаря этому опыту – но, когда он его потеряет, он станет прежним. И это… это не то чтобы правильно. Когда был шаг вперед – неважно, в какую сторону, вниз или вверх, на правильную дорогу или нет – глупо возвращаться назад. Особенно если это искусственно и против его воли.
Лента на горле ощущается странно – это не напоминает ни галстук, ни бабочку, это в целом – очень странно. Украшение, которое может быть «слишком поздно снять». Это должно пугать, но… не пугает. По крайней мере, не настолько пугает, как ровный и спокойный взгляд глаза в глаза. Крейн чуть дергает головой, когда его опускают – фантомное прикосновение ледяных пальцев продирает по горлу странной дрожью. Более чем странной.
- Я возьму свою палочку, - информирует он, покосившись на флакон. Взять палочку и попробовать убежать. Хороший план.
Или попробовать сделать хоть что-то – что-то, что идет не по плану этого человека. Крейн практически не удивлен от того, что лента – на шее. Наверное, это какое-то проклятье – убьет на месте, стоит только Лорду пожелать или сказать какое-то слово.
Герберт находит свою палочку и сжимает древко. Аппатировать отсюда – с полной памятью, пойти сдаваться в аврорат… Да, хорошая мысль. Или напасть на Лорда, попытаться его отвлечь – и все в тот же аврорат. Но скорее всего, он умрет благодаря артефакту на шее.
Герберт ловит свой собственный взгляд в зеркало. На ленточке – бант. Наверное, детонатор – это этот бант, если развязать… то что будет?
Он ставит флакон на полку, трогает бархатный бант пальцем. Все воспоминания, что у него есть об этом дне – да, это то, что он хотел бы точно сохранить.
Но воспоминания – это не все. Он не хочет быть игрушкой даже несмотря на то, что играет по чужим правилам.
Крейн все же берется за край банта, чтобы развязать.

Блефует ли лорд Волдеморт прямо сейчас – вопрос сложный, но Герберт цепляется за него так, словно ничего нет важнее. Это по крайней мере должно помочь справиться с шоком – потому он отмечает слова человека, который угрожает ему смертью, то, что лента – бархатная, и хоть не черная - насколько Крейн помнил всяческие бесполезные факты, черные ленты в девятнадцатом веке вязали себе на шею куртизанки.
Крейн слушает внимательно – угроза некромантии… Он не разбирается в этом ремесле, в этом разделе наук – и если до того он мог взвесить и понять что-то, то здесь он ощущает себя студентом, который очень плохо подготовился к экзамену.
Все буквы знакомы, а слова в картину не складываются. Зато заставляют голову работать очень и очень быстро. Потому что если Темный Лорд может то, о чем говорит… то какой вообще в этом всем смысл?
Какой смысл ему в принципе с кем-то договариваться – если он может… просто убить. И заставить делать.
И… зачем в принципе бороться, если…
Нет, это не может быть так – потому что если так есть, тогда все, что мы делаем – бессмысленно. Любое сопротивление. Любое мнение, отличное от… Любое действие.
И если он может это, то…
Герберт неожиданно поворачивается к Темному Лорду. Он не хочет умирать, и угроза смерти действительно имеет свое действие – Крейн просто не может ничего противопоставить, потому он протягивает эту злосчастную ленту обратно. Ладно, не трогать ее, не пытаться развязать, ничего не делать.
Он касается виска палочкой и вытягивает все воспоминания во флакон – с самого утра этого безумного дня. Он не хочет забыть ничего, и особенно – эту последнюю угрозу.
Ведь если она реальна – то все действительно… бессмысленно.
Но нет – до Крейна, наконец, с опозданием доходит, доходят рассказы матери. Там что-то было про правила и законы некромантии, он не помнит толком. Но он помнит одно – личность не восстанавливается. Разве что в течение скольких-то там минут после смерти и при большой жертве. И… вряд ли Темный Лорд окажется рядом, стоит Герберту развязать бантик на ленте.
Самоубийство все еще видится протестом, но умирать… Нет. Крейн очень хочет жить. И более всего он хочет напасть сейчас – Авадой сразу, чтобы точно. Но он более чем уверен, что не выйдет. Страх за свою жизнь – не то же самое, что и ненависть, у него не получится это непростительное сейчас. Круциатус… наверное, тоже – но его и заблокировать можно.
Герберт неожиданно остро ощущает , что было не прав – мать ведь говорила, что ему нужно уметь убивать не только ядом и оружием, а также альтернативным использованием чар, но и заклинаниями темной магии. Непростительная тройка – самая простая ведь, но… требует определенного состояния. У Герберта этого состояния просто нет. Он может убить, защищая свою жизнь, может убить, защищая другого… У него в принципе нет этого морального стопора – но и убить он не хочет.
Потому Авада и не выйдет. Даже в Темного Лорда – а остальное тот точно отобьет или заблокирует.
Крейн молчит и не шевелится больше, оставив флакон со своими воспоминаниями висеть в воздухе. Это напоминало авантюру – теперь нет.
- Вам придется писать то, что вы хотите самостоятельно, мертвый я, боюсь, утрачу талант, - бесстрастно говорит Герберт. – Но я вас понял.