- Занятные у тебя представления о немагической медицине. - Хмыкнул, но спорить не стал. Для многих волшебников жизнь за пределами Магической Британии представлялась совершенно дикой, порой на грани выживания. Он и сам когда-то не мог представить, что можно приготовить еду, убрать в комнате, что-то вычистить или починить без волшебной палочки. К счастью, к тому времени, как он научился лечить, он уже знал, что это далеко не единственный способ сохранить жизнь и вернуть здоровье. Быстрый, удобный, но не единственный. И совершенно ничего не гарантирующий, если уж на то пошло. Спасти Келли он не смог даже с волшебной палочкой.
- Ладно, ты уже третий, кто мне сказал про то, что Фенрир палочки отнимает. Я, конечно, не гений, но с третьего-то раза понимаю. Постараюсь сохранить свою.
Он взял свой бутерброд, завернул его поплотнее в фольгу и сунул в сумку. Отдаст Аннет. Если охота окажется неудачной, это будет очень кстати. А то он сожрал все, что у неё оставалось на завтрак.
Снова задумчиво посмотрел на Дэвисона. Мир разделился за последние пятнадцать лет. Но на сколько частей? Ему определенно не по пути с теми, кто ставит под угрозу жизни школьников, поднимает мертвых из могил и пускает на рождественские улицы оборотней. А с кем тогда? С теми, кто молча платит налоги, что идут в том числе на содержание Азкабана? Кто делает вид, что дементоров не существует? Кто никогда не возьмет на работу и не примет в семью человека, больного ликантропией? Большую часть своей жизни он и сам был таким. Его семья - такая. Те, кого он когда-то оставил, чтоб сберечь их покой - они все такие, что тут поделаешь.
- Что ты можешь для меня сделать - это забыть имя, что прочел в этих документах, - он взглядом указал на догорающий костерок.  - А вот я пока ничего тебе обещать не могу. Я еще не выжил после встречи со страшным-ужасным Фенриром. Еще не сохранил палочку, не занял никакого места под небом. Мне нужно два дня, чтоб восстановиться. Сейчас из меня даже лекарь никакой. Но если все получится, как я планирую и как тебе нужно, то я сообщу тебе. Могу оставить знак в каком-нибудь месте. Могу прийти в деревню. Но если через три дня от меня не будет вестей, то просто забудь, что видел меня.

Вообще, вступать в очередную дискуссию, возражать, доказывать, выпендриваться Чан больше не собирался. Чем быстрее закончится этот разговор, тем лучше, тем скорее он сделает то, что намеревался с самого начала - найдет пищу на завтра. Останется один, переживет встречу со старым приятелем, сделает себе внушение насчет больниц - не сомневаться, никогда, даже если вне закона!.. Но пока Дэвисон давал последние наставления, Чана передернуло раза два. Или три, если считать еще и легкую тошноту при мысли об останках. Помнит он, что остается от тех, кто попадается под лапу оборотня в эту чертову ночь. Там впору в мешочек собирать…
Он и так был здорово унижен тем, что позволил себя скрутить, отнять палочку - но с этим черт с ним. Всегда есть кто-то круче и быстрее тебя. И даже попытка поучать - беги, мол, парень, беги! - тоже мог спустить, ничего. Не отчитываться же перед ним, что был он уже в магловской глубинке. Ладно, мужик здорово его старше, борода вон вся седая, и в общем очень не глуп, вероятно, правда хочет помочь. Но вот одна вещь - как водой в лицо. Хочешь сухарик? Хорошая собачка!
Не изменился в лице, только руки в карман сунул. Выпрямился, оказавшись во весь свой полный рост почти на голову ниже охотника и раза в два непрезентабельнее. Вздернул подбородок, в глаза посмотрел прямо.
-Договоримся на берегу, Дэвисон. Ни в какие торгово-обменные отношения мы с тобой вступать не будем. Меня это зелье очень интересует, врать не буду. Но я отлично обойдусь без него. Если я что и буду для тебя делать, то не за вкусняшку, а по любви. А любовь у нас с тобой выйдет, не потому что ты такой хороший и мне нравишься, а потому что мне уже не нравится Фенрир. Мы с тобой здорово поладим, если ты усвоишь прямо сейчас, что я - человек. Если, конечно, тебе это не трудно, будь так любезен.
Потянулся было за палочкой, но только начал поднимать руку, как сообразил, что после его отповеди это, пожалуй, может быть справедливо расценено как агрессивный жест. Слова-словами, а говорил-то он совсем недружелюбно. Потому прежде чем вынимать палочку, предупредил Дэвисона уже чуть миролюбивее:
- Мне надо разобрать вигвам.