Иногда Барти казалось, что он играет в шахматы сам с собой. На самом деле, конечно же, не он, и даже не с ним, но определенное впечатление оставалось. Принимать участие в мероприятии, которое завалит работой по самые уши – определенный сорт мазохизма. Во первых, потом очень сложно разделять информацию на ту, которую он узнает из отчетов и ту, которую он знает будучи свидетелем ей. И все же – до сегодняшнего дня у него не плохо получалось. Пусть и дальше будет так.
А во вторых – определенное ощущение обреченности появлялось в ситуациях, когда ты заранее знал в какой момент работы станет слишком много для одного человека и в голове начнется каша, а ночевать придется в собственном кресле за очередными бумагами. Ночи в это время были самым приятным временем: меньше людей, меньше шума и почти никто не отвлекает. Отец предпочитал брать работу домой  Барти предпочитал собственный стол в Министерстве. Так куда сподручнее было, наливая себе какую-то уже не учтенную чашку кофе, успеть между одним и другим документом написать записку, что бы та встретила Аластора с утра (или сейчас же, если он еще на работе) – о правках в его отчете, без которых Крауч старший вынесет ему мозги и съест чайной ложечкой.
Когда-то, год назад, Доминик уже рыкнул на Барти за умение и старание работать вне зависимости от собственных сил. В том числе, не на самого себя. Сейчас, по счастью, к Доминику ему было просто не нужно – а значит он не увидит ничего, выдающего усталость секретаря.
Дорога до аврората была им выучена наизусть и с недавних пор Барти отлично знал скорость, с которой он способен ее пройти, если не срываться на бег. Например, сейчас.
Птичка в общем зале аврората шепнула, что мистер Скримджер был вполне себе на работе. Это значило, что можно было во-первых принести ему корреспонденцию, включая заунывные распоряжения,  от отца , что тот оставил уходя с работы сильно позже конца рабочего дня, а во вторых принести пару отчетов старших авроров с замечаниями и комментариями отца, включая «объяснительную по этому факту». Бумажная работа явно не способствовала работе аврората, но кто же хочет это слышать, когда можно бумагой перекрыть все факты?
Крауч младший постучал в дверь кабинета мистера Скримджера, когда время шло к половине двенадцатого и сделал это вынужденно, положив на ближайший стол стопку этого добра.
- Мистер Скримджер, доброй ночи, - После разрешения юноша вошел в кабинет, по счастью не споткнувшись на пороге, что могло бы приключиться с ним в любых условиях. – Простите за столь позднее беспокойство.
Вжать голову в плечи невозможно, когда держишь такое количество документов – по крайней мере вот тут Крауч обычно и ронял их все. Ну, как например, сейчас.
- Простите, - Он сразу же склонился их подбирать, - Одну минуту...

Было что-то идиотское в плане «прервать работу и сходить на встречу». По крайней мере, Барти как юноша понимающий последствия своих действий и закономерности искренне был уверен, что меньше пытался бы навернуться на ходу, если бы пренебрег приглашением. Однако нахождение в чужой, враждебной своей природой обстановке, помогло ему значительно набраться сил.
Где-то внутри, пока руки собирают бумаги по полу и раскладывают их в верные стопки, пока виновато кусается нижняя губа, а сбитое нервами дыхание отражается на дрожи рук, за зеркалами и масками Барти краем глаза смотрит на кузена. Он был там четвертого числа. Он – глава аврората, что факт и не удивительно. А значит их не слишком большая близость только на руку: Крауч не мог вспомнить, что бы отец говорил о Скримджерах или что бы семьи гостили друг у друга. Не удивительно, с учетом его, Барти, детства.
Одернутые не суетится он, даже не задумавшись об этом, вздрогнул и пролепетал еще более неловкое «простите». Сам Крауч очень не вовремя вспомнил Минерву. И это ощущение «двух я» созданное недосыпом рассеялось, когда дыхание перехватило у обоих. А ведь просто подумалось, что чем меньше близких, тем меньше боли.
- Почти. Вот распоряжения, - Барти отложил их в сторону и, зацепившись взглядом за лист в руках Руфуса кивнул на него, прежде возобладав снова над тем, что делает. – И Верхний лист в ваших руках, Сэр.
Новая стопка – куда толще прежней, но большинство документов скреплены между собой.
- Это отчеты участвовавших в операции в Хогсмиде старших авроров… и ваш. Все с комментариями отца. В двух верхних три или четыре требования объяснительных, - Последние слова Барти произнес вжимая голову в плечи. Он не считал это нужной мерой – что изменится от еще одной исписанной вдоль и поперек бумаги за подписью аврора на имя отца и содержанием «потому что потому». Кому станет яснее произошедшее, если не ясно из отчета? Чем от этого мир вокруг станет лучше, если уж вдаваться в бездны прошлых споров? – Необходимо закончить с этими бумагами, Сэр… Большей частью. И еще несколько отчетов, которые после правок стоит прочесть до… взгляда отца.
Уже полгода Крауч намерено ни от кого в аврорате особо не скрывал, что делает такие мелочи. Про «помочь с отчетом» узнали раньше, кофе и булочки тоже… А вот про «читал прежде отца» - только полгода как и то – большая тайна. Ведь чаще всего прочитав он приносил отчет обратно хозяину с листом комментариев, а это по меркам отца – нарушение должностной инструкции в пользу «безалаберных сотрудников». Юноша не знал в курсе ли Скримджер, но по усталости стоит выбалтывать тайны. Лучше – такие. Тем более, что с языка сорвалось само.
- Ничего, успею, - Он наконец совладал с тем, что осталось на полу и поднялся, увлекая стопки за собой что бы переместить на стол главы аврората.
- И, если позволите наглость, Отец явно спросит о ваших предположениях касательно личностей террористов. Он… предпочел не писать это сейчас, ожидая что вы сами построите какие-либо теории. Мне кажется, будет лучше подыграть ему и правда ответить на вопрос прежде, чем его зададут… Но вас конечно виднее, сэр!

Надевать маску почти тоже, что белье с утра.  Если все сделать правильно то после весь оставшийся день ты едва ли вспомнишь о том, где граница. Почему она так отчаянно трещит, когда ты устаешь. Почему хочется быть не здесь.
«Взрослые люди не всегда поступают так, как им хочется» - Барти напоминает сам себе в своих мыслях не скрывая улыбку – «У них есть Долг и иногда это гораздо больше и важнее их самих. Всего на свете». Во вне это выражается рассеянным взглядом и новой судорогой.
Но он кивает и послушно уходит на диван в углу. У таких диванов есть прекрасное свойство – можно забиться в угол не роняя достоинство наследника дома – сидеть прямо, но максимально далеко и незаметно. И бить себя мысленно по рукам за усталый порыв свернуться и заснуть. Царапать руки от нервов и усталости совсем не мысленно – казалось бы, почти изжитая привычка из ранней юности, которая проявляла себя все чаще в разговорах с отцом. Намеренно так делать не получалось – это Краучу не нравилось, но мало кто обращает внимание… на такие мелочи. Дрожащих губ, редкого заикания – этого хватает.
Усталость возвращала и эту деталь – на следующий день снова будут кровавые бороздочки на ладонях и любой не уверенный в его игре зритель снова получит долгожданную потерянную часть картины.
Когда ты не выспался мир едва похож на себя. В прежние годы плыло перед глазами и усталость приглушала краски и звуки. Теперь – нет. Напротив, у Крауча обостряется восприятие звука, цвета и голоса. Движения. Но весь мир кажется очень далеким. Он сам словно зритель в зале на постановке, которую сам же и играет. При желании можно даже взглянуть на себя снаружи – вот нелепое же зрелище!
Отсюда невозможно себе сопереживать – от его героя подташнивает. Ему не хватает смелости, что бы быть на передовой и он фанатично вгрызается в своей мелкий труд шпиона, не воспринимая его подачкой. Он бегает как ужаленный, не находя себе места из-за того, что случилось… что должно было случится рано или поздно. Он вспоминает – как кусочки стекла собирая – какие-то разговоры, лица, сцены. И все это образ, готовый распасться в пыль перед не готовностью убивать тех, кто действительно дорог. Слышать как их убивает. Кто-то с той же стороны. Важно ли что чужой?
Мысль уходит в совсем не позволительные дали и Барти возвращает ее обратно рывком – следствием кровь в уголке рта из прикушенного кончика языка, ярко раскрывшиеся глаза и куда более глубокая рана на руках.
Крауч быстро облизывается, успев поймать последние вопросы Скримджера. Начальник аврората и дальний родственник – как так вышло, что из всех именно его Барти знает меньше всего? А значит именно с ним – опаснее.
И кивнуть впопад.
- Для моего отца это прямо связанные процессы. К сожалению, чем больше он видит бумаг и отчетов, тем крепче ощущение контроля над происходящим. А хороший отчет систематизирует мысли, но… - Барти замолкает на этом но, позволяя услышать что он не то что бы согласен с отцом. Была бы его воля – да кто ее спросит?
А потом он вздрагивает. Эту искренность Крауч позволяет себе всегда – ведь что лучше держит образ чем самые честные наши порывы? По лицу пробегает тень боли, его слегка перекашивает, руки вздрагивают. На этот раз страдают губы, но снова до крови и зажмуренные глаза. Низко опущенная голова, резкий вздох. Вот вам и реакция на имя, которое куда больше имя отца, чем его собственное. Которое болью отзывается в голове.
- Ничего, Сэр, - Надрыв в куда более холодном чем на прошлой фразе голосе. Вы ведь почти оплеуху ему дали – что вы ждете от мальчика? – Полагаю, не слишком сказывается на и без того малой моей осмысленности.