Marauders. Brand new world |
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Marauders. Brand new world » Законченные флешбеки » Пойдем со мной, я скажу почему...
Пойдем со мной, я скажу почему...
закрытый эпизод (ну разве что обоснуете)
◊ Рудольфус Лестрейндж, Барти Крауч-младший | ◊ начало апреля 1975 года | ◊ Хогвартс |
◊ "Но у меня был хороший учитель, я много читал" (с)
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2017-05-08 16:24:34)
Эта поездка была запланирована заранее: отец снизошел даже до того, чтобы назначить дату, сверившись с выходными Рудольфуса. Его интересовали несколько студентов, с которыми Лестрейнджу-наследнику согласно плану Лестрейнджа-главы следовало поговорить, пока тот будет проводить лекцию и общаться с профессором Слагхорном. Список собственно тоже был от того самого профессора. Очень гордившийся тем, что один из его студентов теперь глава Отдела Тайн, профессор Гораций любил отправлять тому списки тех, кого считал потенциально достойными места в отделе. «А еще он не сможет удержаться и не выпить со мной за память одного бриллиантового и так безвременно ушедшего от нас старосты», - отец поморщился, когда упомянул это. Но именно сентиментальность профессора Слагхорна могла дать Рудольфусу массу времени для беседы с молодежью.
Первым Рудольфус сам выбрал Бартимеуса Крауча. Он единственный был чистокровным из всех, кого на сей раз отобрал отец по списку декана.
И юноша – словно по знаку судьбы – выскочил на него сам, неподалеку от аудитории, где вел свою лекцию отец.
- Мистер Крауч, - Рудольфус не стал ловить студента за рукав мантии, но окликнул, - Я вас искал. Рудольфус Лестрейндж. Допускаю, фамилию вы точно слышали. Найдется ли у вас для меня пол часа? Профессор Слагхорн очень высокого мнения о ваших успехах, не говоря уж вашем декане и декане МакГоногалл. Три декана сразу, - одна из большого количества выученных им улыбок, уважительная, но с долей шутки, - Хорошее комбо, не так ли?
У мальчика и на фотографии была довольно напряженная поза, он чуть сводил и втягивал плечи. И вот сейчас, нервно облизывает губы, когда смотрит. Рудольфус не мог похвастаться близким знакомством с главой семейства Крауч. Но, по всему выходило, что отец был прав: Крауч-старший понятия не имел о том, как именно должен быть воспитан наследник. Разве имеет кто-то право делать из будущего главы столь неуверенное в себе существо. «Так талантлив, и так потерян. Здравствуй, мальчик, я буду твоим будущим».
Оставалось только правильно подать себя в беседе. Проявить заинтересованность: и это даже не будет ложью. Кто знает: может на сей раз профессор Слагхорн и правда заметил сокровище, неоцененность которого делает его только более свободно готовым упасть в чужие руки. Крауча старшего стоило проучить за столь не умелое обращение с будущим его семьи. И Рудольфус знал, что сделает это с удовольствием. Ничто не заслуживает внимания так, как неординарный талант.
Неделю назад старшекурсник с родного факультета, с которым Барти разговорился о трансфигурации, рассказал, что будет лекция Мистера Лестрейнджа. Не на ту тему, которую обсуждали они, школьники, но «тебе будет интересно, точно». И Бартемиус тут же сговорился с ним на конспект лекции. И начал выяснять то, что было возможно про эту лекцию.
К тому моменту, как три дня назад Слагхорн стал при всей аудитории сокрушаться, что пятый курс, как и все, кто младше, не допущены до этой лекции, Барти уже это знал. И, хотя договоренность о конспекте оставалась в силе, планировал другие пути получения информации. Конспекты слишком не надежны – значимость информации определяется третьим лицом и может быть искажена из-за его убеждений, предпочтений и настроения. А этот конкретный старшекурсник вообще не был прилежным студентом по части конспектов.
Получив от Флитвика жесткое «Не стоит пренебрегать правилами, Мистер Крауч, вы и сами это знаете» на попытку заикнуться о допуске на лекцию, Барти решил отступать по запасному, но самому надежному плану. Банально подслушать.
Стараясь не пересечься в коридорах ни с кем из преподавателей, которые явственно поймут его намерения, Барти двигался к двери, когда незнакомый голос вырвал его из ощущения предвкушения.
- Мистер Крауч. Я вас искал. Рудольфус Лестрейндж. Допускаю, фамилию вы точно слышали. Найдется ли у вас для меня пол часа?
Замерев и сделав несколько успокаивающих вдохов Барти развернулся к говорящему, вместе с тем почти мгновенно давая оценку ситуации. «Есть две возможности. Лекция, которую вероятно не удастся услышать сквозь толстую дверь, и попытка подслушивания которой может сказаться на отношении преподавателей. И Вторая – пообщаться с сыном Лектора».
- Мистер Лестрейндж - «Который еще и сам тебя искал». Барти сглотнул. – Здравствуйте.
Еще раз облизнув нижнюю губу, он заставил мысли собраться в кучу. Больно панически они пытались найти ответ на вопрос «что я сделал не так?». Пальцы сжались на ремне сумки, когда Барти почти вжал голову в плечи.
«Как отец к этому отнесеться?»
- Да, конечно. Сейчас…? – «Глупый вопрос». Крауч прикусил губу. Мистер Лестрейндж производил впечатление человека серьезного, сильного и во всяком случае точно знающего, чего он хочет. Был похож на тех людей, которых Барти помнил с немногих мероприятий, на которых был с отцом.
«Однозначно негативно. Ты же сейчас опять облажаешься.»
- Успехах? – Он едва ли поверил своим ушам. – Право… Возможно это какая-то ошибка. Ничего особенного…
Прикусив губу Барти заставил себя замолчать, когда понял, что последние слова произносит едва ли не шепотом. И все же сделал шаг навстречу, находя какую-то неловкую улыбку из числа тех, которыми едва ли доверие завоевывать – скорее вызывать еще больше жалости. Что совершенно не входило в планы.
В глазах Барти Рудольфус был частью того взрослого мира, который существовал за стенами школы. Мира, куда он потерял допуск достаточно давно, и при этом отчаянно хотел попасть. Где есть не только подобные отцу, но и вот такие люди.
- Разве что профессор МакГоногалл…- Крауч пожал плечами и поправил ворот свитера. – В любом случае, не вижу резона отказываться…
«Вы быстро поймете что ошиблись, но возможно расскажите что-то интересное».
Мальчик затравлен, взгляд бегающий, взгляд который постоянно спрашивает: «Вы мной довольны? а мой отец доволен? а мой декан доволен?»
Рудольфус продолжает доброжелательно улыбаться. Его лицо – идеальный механизм, целый театр маленьких марионеток, готовых показать зрителю достойный спектакль, имитацию эмоций. Но сейчас Лестрейндж – редкость – вдруг испытывает настоящее раздражение. Бартимеус Крауч-младший так не похож на собственного отца, и на мальчика, которого Рудольф в школе видел в зеркале. Маленький наследник.
– Сейчас, если не сложно. Пройдемся? – он жестом предложил юноше направление дальше по коридору, – Вас заинтересовала лекция отца, не так ли? – не уверенную реплику, выдающую сомнения в том, что его действительно похвалили учителя, – Ничего особенного с точки зрения образования. Всего лишь небольшая презентация Отдела Тайн для потенциальных стажеров. Вы ее еще услышите, – почему-то Рудольфу хочется взять его за плечи и встряхнуть, пояснить: «Даже если ты в себе не уверен, не позволяй другим увидеть свою слабость, тебя сожрут, мальчик». Но с педагогической точки зрения, бессмысленное действие. Уверенность в себе внушается не руганью и ором. А признанием достижений. "Теперь уже не сожрут. Я тебя выбрал"
– Какие из предметов вам нравятся больше всего, Барти? могу я вас так называть? В ответ разрешаю вам обращаться ко мне – Рудольф. Понимаю, вы заинтересованы в том, почему я пригласил вас на беседу, но, сперва, мне бы хотелось задать несколько вопросов.
Голос тоже инструмент, вкрадчивый, бархатный располагающий. И едва намечающаяся сеть лучиков морщинок вокруг глаз – наследство от отца. Они делают взгляд теплее. Жаль только отцовской зелени ему не досталось. За ней легко спрятать лед, но Рудольфус и так справляется. Тем более, что здесь везет. Юный Крауч сам того не зная, случайно нащупал, потянул, зацепил какую-то из потайных струн его души. Пока еще совсем чуть-чуть, едва-едва, слишком уж мало времени прошло, слишком уж равнодушен как правило Лестрейндж-наследник. Но и этого хватает, чтобы в его глазах затеплилось расположение, лишь частично бывшее игрой хорошего лицедея.
Вы когда-нибудь видели, как улыбается сурикат, которого чуть было не переехало поездом? Едва-едва избежавший столкновения и еще не до конца осознающий - ему удалось выжить. Если вы видели Бартемиуса Крауча младшего в его пятнадцать лет при попытке первого контакта с человеком незнакомым, но интересным, который обратил на него внимание – можете считать, что видели.
Поспешно кивнув, чем мгновенно выдал свою заинтересованность, Барти сам в своей голове осудил себя. Что поделать – вид «я снизошел до общения с вами», которым мастерски владели все прочие чистокровные вокруг, был не его навыком. Кажется, это было одно из того, что Флитвик отмечал как плюс.
- Декан в любом случае считает, что мне еще слишком рано это слышать, Вероятно, он рассчитывает, что после школы я останусь в Хогвартсе. – Барти почти сразу же вспомнил реакцию отца на это предположение и еще более нервно сжал ремень сумки.
Прохладные и полупустые коридоры вокруг неожиданно открылись с новой стороны. Крауч из-за всех сил старался не смотреть на Рудольфуса неотрывно.
- Конечно, Мистер Лестрейндж – На оба вопроса сразу отозвался юноша. Барти был польщен и не сумел это скрыть.
«Почему я?» - Спросил он сам у себя, отмечая что одновременно стесняется этого разговора и испытывает непривычный прилив сил.
- С самого первого курса Трансфигурация, конечно. – Барти задумался о трансфигурации и взгляд его перестал бегать по стенам. Ненадолго – едва ли не меньше минуты – он позволил себе думать о том ощущении, когда предмет под волей волшебника меняет свою форму и суть. Тому замирающему и захватывающему ощущению силы и веры. Но стоило вернуться к настоящему - Барти прикусил губу почти до крови.
- Немного менее увлекательно Чары и Зелья, а затем достаточно быстро Защита от темных искусств. До профессора Джагсона, правда, кажется я не уделял этому достаточно внимания…
Крауч остановился, задумавшись стоит ли говорить свое мнение едва ли знакомому человеку. «Ты не пытаешься произвести впечатление, помнишь? И он точно не пойдет рассказывать Отцу». После уроков Джагсона стало куда проще. Он смог показать немногое, но этого хватило что бы понять основы. Что бы перестать самому себе казаться слепым котенком, следующему чужой воле.
- Мне всегда казалось, что как таковая Защита от Темных Искусств слишком параноидальный предмет. Нам предлагают универсальное решение, где нет ни подтверждённой валидности ни хотя бы теоретического понимания того, от чего надо защищаться….
Рудольфус прищуривается, пытаясь вспомнить самого себя в пятнадцать лет и Баста. Серьезного мальчика в зеркале, поправляющего галстук зелено-серебристый галстук, потому что он сбился на несколько миллиметров. И кудрявого дурстранга, рассказывающего каково там – в другой школе.
Зашкаливающая самоуверенность, что в том, что в другом случае. Просто разная.
Бартимеус совсем другой. Любопытно.
– Трансфигурация, – он чуть кивает, – Продемонстрируете, Барти? – математика не в словах. В том как двигается, как рассекает воздух движение палочки, как подрагивают губы произнося слова. «И насколько ты на самом деле в этом хорош» – В ответ обещаю показать вам одну технику, которой не учат в Британии.
«И которой мы с отцом, так любим похвастаться, что скоро наверное будем всем надоедать»
– Защита от Темных искусств… чаще всего преподает защиту от нежити или опасных существ. Ну и разнообразные щиты. Столкнувшись с темной магией – один только щиты никого не спасут. Увы, – ровно ответил Лестрейндж, – Скажите мне, Барти, – «Подумать только, это имя значит «сын достойного отца», любовь к себе в квадрате, мистер Старший? Дать ребенку в честь себя имя, которое означает, что всех достоинств в нем – лишь то, кем является его отец?» – если бы у вас возникла теоретическая возможность на выходных, вместо прогулок по Хогсмиду, уделять пару часов занятиям, которые вам не дадут в школе? – он свернул в привычный со школьных времен коридор, где находилось место его тренировок темных заклятий, комната, где он в первые забрал себе поцелуй Беллатрикс, и в первые убил. Пусть всего лишь насекомое, – вы знаете, что за комната здесь находится?
Мальчик вполне мог найти ее сам, если в минуту необходимости случайно проходил мимо, но Хогвартские секреты открывались не охотно. Сколько здесь еще сюрпризов, и комнат, что ждут, пока их найдут. Изучить Хогвартс, глобальный артефакт, творение четверки великих магов, в котором каждый из последующих директоров оставлял часть себя. По истине величественное творение магии. Как и остальные старые школы. Пожалуй, больше Рудольфуса могли заинтересовать только поиски пещеры, где Нимуэ заточила своего возлюбленного и пленника, великого Мерлина.
Если что-то и способно было в пятнадцать лет заставить Барти перестать нервничать, то это возможность отдаться магии до конца. Он улыбнулся, пытаясь одновременно придумать что показать – нет, он не был готов хвастать своими умениями и тем более не планировал это делать, но собственной страсти невозможно отказать.
- Возможно, я не лучший студент на курсе и… - Барти покопался на ходу в сумке, но к сожалению для себя не обнаружил ничего подходящего. Значит стоило рискнуть. – Признаюсь, Мистер Лестрейндж, я не готов ответить за результат…
Создавать что-то живое из ничего было одной из самых сложных задач, какие были в поле зрения школьника, не занимающегося предметом углубленно. Этого даже не было на СОВ, но Барти давно и с особым прилежанием изучил все, что могла дать библиотека по этой части и сейчас осталось только не позволить мыслям разбежаться.
Магия удивительная вещь. Она всегда с нами и в то же время, пока мы не позовем, ее как будто бы нет. Обращаясь к Трансфигурации, Барти всегда ощущал словно бы парит – уверенность, о которой говорили лучшие из игроков Квиддича. Она отзывалась. Это была словно песня, тянущаяся откуда-то из глубин окружающего пространства. Песня, легкого прикосновения к которой хватало, чтобы выплести нужный узор.
Медленно, деталь за деталью, завиток за завитком так, что бы сложился целостный образ. Крауч затаил дыхание, позволяя себе прикрыть глаза и полностью уйти с головой в это звучание. Здесь, в Хогвартсе, было куда проще чем дома найти нужную тональность. Вдохнуть. Поверить.
По ладони уверенными лапками перебрало живое существо. Крохотные цепкие лапки из ниоткуда. Чешуя поймала отблеск света, пробивающегося в коридор с улицы. Острая мордочка поднялась, шевельнулся длинный язык. Цепкий хвост обхватил пальцы. Слегка холодноватое изогнутое черное тельце, плотно жмущееся к руке…
- Creare lacertae – На выдохе прошептал Барти, вкладывая в заклинание все то очарование маленьким живым существом, которое притаилось на его ладони в мыслях.
Крауч открыл глаза, сосредотачивая взгляд на ящерице, что уставилась на него не менее радушным взглядом. И поползла по ладони.
Не давая ей уползти медленным движением поворачивая руку и почти затаив дыхание Барти всеми мыслями потянулся к ней, представляя, как вытягивается чешуя по хребту ящерицы, как заостряется чешуйчатый гребень:
- Submitte spinae – Снова на выдохе и не менее уверено. Теперь уже не только у ящерицы в его фантазии, но и у живой отросли шипы.
Трансфигурация объекта трансфигурации – задачка сверх школьной программы, однако Барти не первый раз пытался проделать что-то такое. Его сил не хватало и уже спустя десять секунд шипы, к удивлению ящерицы, решившей поцарапать создателя, исчезли.
Сам Крауч облизывал губы, пытаясь отдышаться и все еще любуясь самой ящерицей. Возвращаться в реальность ему не хотелось. Там стоило как-то ответить на заданный вопрос и… Ящерица укусила его за палец, от чего выражение лица у Барти стало чуточку обиженным, и он протянул раскрытую ладонь Рудольфусу. Еще минуту маленькое ехидное существо должно было продержаться.
В голове все еще оставалось предельно чисто – только остатки образов только что совершенного волшебства и усталость, какая свойственна любому, кто берется за магию более сложную, чем его уровень.
- При столкновении с темной магией щиты окажутся бесполезный без знания того как их применять и по каком принципу выбирать. Знания кроме заученных схем – Барти отозвался почти теми же словами, что разговаривал в свое время с профессором Джагсоном. Пока ящерица ползла по руке он больше следил за ней и оттого вид его не возвращался в привычное жалкое состояние.
Возвращающиеся мысли заставили Крауча вздрогнуть. «Кто угодно может лучше…» - по привычке подсказало сознание, но эту мысль юноша успел прогнать.
- Я бы спросил, что нужно сделать, что бы эта возможность стала практической. – Переведя взгляд на Мистера Лестрейнджа Барти почувствовал, как возвращается привычное ощущение земли. Как начинают дрожать кончики пальцев. Особенно от того, что ответа на следующий вопрос он не знал и был вынужден только покачать головой.
Creare (лат. creare - "создать")
Создает предмет или живое существо (разумное существо создать таким образом нельзя). Необходимо подставить в формулу латинское название объекта и отчетливо и детально его себе представить. Созданные таким образом объекты существуют недолгое время, после чего исчезают.
Lacerta - лат. Ящерица. (Lacertae - род.падеж)
Submitte... - (лат. submitto - “отращивать”)
Красная вспышка. Позволяет отрастить что-то у живого существа. В формулу необходимо подставить латинское название нужной части тела spinae - лат. Шипы
Отредактировано Barty Crouch Jr (2017-05-08 19:05:45)
Рудольфус сощуривается, наблюдая за юношей. Стоит тому начать творить магию, как нервная суетливость уходит из его движений, как они становятся более выверенными, с попыткой отсечь все лишнее. Пока не идеал, но не так далеко от него.
Его мало волнует результат – сам процесс куда увлекательнее. Глаз привычно рассчитывает амплитуду движения палочки, слух – заклинание, разум сводит их вместе, рассматривая, словно сумму двух слагаемых. За мгновение до появления ящерицы Рудольфус уже знает: все получится.
«Это куда выше, чем СОВ» - Лестрейндж вспоминает, что здесь было бы уместно пораженно расширить глаза, удивленно приподнять брови, восхищенно улыбнуться. Впрочем, он и так улыбается.
«Вы напрасно скромничаете, Барти. Весьма впечатляет.» - заготовленную фразу он так и не использует, потому что Крауч решает продолжить впечатлять. Не идеально: но для его возраста – весьма.
- Она уже стала практической, - улыбка выцвела, Рудольфус стал предельно серьезен, - В эту субботу, какое время было бы для вас наиболее удобным?
Он протянул руку к творению Барти, но не ладонью вверх, а полусжатым кулаком, тыльной стороной запястья. В горсти лежал маленький бумажный журавлик – эта фигура наследнику нравилась куда больше, чем излюбленные отцом бумажные человечки. Все необходимые формулы и заклинания уже были нанесены на лист, что был сложен в оригами: и Рудольфусу оставалось только позвать. У него тоже всегда получался дракон, но совсем не похожий на отцовского, длинный, бескрылый, с мягкой гривой вдоль хребта, то что называется «китайским», иссиня-черный.
- Похоже, но совсем не то же самое, - Рудольфус лукавит, для него это совсем не похожие практики, - Он часть меня.
Дракон обвивает его руку, вцепляясь в рукав пиджака тонкими когтями, вытягивает голову, с любопытством рассматривая ящерку, которая скоро вернется в ничто. Потом теряет в ней интерес, и укладывает голову подбородком на обручальное кольцо.
- Вы не ответили на мой вопрос про комнату, Барти, - он мягко улыбается.
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2017-05-11 18:12:46)
Пока маленькие тоненькие коготки ящерицы оставляли на коже Барти не заметные следы, о которых он, конечно, вспомнит на ближайших же занятиях зельеварения, когда начнет невыносимо щипать руки составом, не проникающим сквозь кожу, но тяготеющим к микроранам, Крауч улыбался. Его нервическое состояние возвращалось не так быстро, как бывало если появлялся отец – напротив, оно подкрадывалось медленно, заставляя то чуть помотать головой, то перевести взгляд с Мистер Лестрейнджа на ящерку, то вовсе себе под ноги посмотреть. Маленькие острые коготки возвращали его в реальность. Они, особенно проходясь по следам собственных ногтей Барти, заставляли его не обдумывать одни и те же мысли.
«Обычно, я попадаю в Хогсмид где-то к одиннадцати…»
- Если это возможно, то после полудня в любое время, Мистер Лестрейндж – Барти снова прикусил губу, опасаясь, что его потребность в этом часе может быть расценена как недостаточная заинтересованность. Причина же у нее была самая прозаическая – Краучу отчаянно казалось, что эти занятия займут его не меньше увлекательных задачек по трансфигурации из дополнительных материалов для семикурсников. А значит он снова потеряется по времени, что может привести в том числе к возможности вернуться слишком поздно, столкнуться с осуждением Декана и, что наиболее точно, не сделать запланированных на субботу дел. Мелкие нужды вроде ингредиентов для зелий, парий и прочего подобного возникали не каждый выход в Хогсмид, но под них нужно было отвести время. Лучше – в начале.
- Совсем не то же самое – Позволил себе вслух сказать Крауч, зачарованный этой магией. Все, что он знал о трансфигурации, говорило ему, что это не она. И как любое явление, с которым юноша сталкивался впервые, вызывало в нем одно самое яркое желание – понять. Узнать и разобраться в том, что это и как это сотворено.
Ящерка на его руке с не меньшим любопытством рассматривала явление и, в отличии от своего творца не стесняясь ничего, даже попробовала перебраться на протянутую руку Лестрейнджа, что бы посмотреть поближе, а если что – трусливо удрать отбросив хвост.
- К сожалению, нет, не знаю. Вы ведь не о коридоре говорите, Мистер Лестрейндж. – Улыбка вышла рассеянной, словно ее обладатель не совсем понимал, где находится и о чем, собственно, идет речь. Знаний о каких-то комнатах здесь у Крауча не было, да и если бы и были, то сейчас потерялись бы за попытками отчетливо воспроизвести в сознании то, что сделал Рудольфус, что бы потом найти эту информацию в библиотеке.
- Как Вы это… - Было начал юноша, но поймал себя. - О, простите. Мне не стоит задавать таких вопросов.
«Это не вежливо во первых, а во вторых – прежде чем спрашивать надо понять, что нет источников, которые не доставят неудобство кому-либо. Поискать самому»
Рудольфус спокойно улыбнулся, разглядывая как одно творение магии заинтересованно вторым. Его шикигами лениво косится на ящерку, и прижимается головой плотнее к кольцу, Рудольфус знает, что в любой момент может сложить это прекрасное существо в обычную фигурку из бумаги. Отец всегда ворчал на его страсть к оригами: мол, если ты захочешь использовать его в бою, его проще будет уничтожить из-за объемности сердца. Как будто использование их в бою против того же аврората, не выдавало бы их с головой. Как много в Британии волшебников знакомых с оммедо? Рудольфус был уверен – их можно перебрать по пальцам одной руки. Он лично знал двоих. И разумеется не считал в их число дипломата родом из японии.
– Я буду писать вам, какое время удобно мне, но я учту, что вы предпочтете более ранние часы. Разумно: с утра голова яснее.
И лишь приподнимает уголок губ, кивая на его слова: «Да, совсем не то».
Как он и предполагал, мальчик о выручай-комнате не знает. Но она была бы ему полезна. И это хороший дивиденд, чтобы еще больше расположить его к себе.
- Пройдемся? – он думает о том, что ему не помешает – нет, очень понадобиться – место для беседы. Чтобы комната открыла перед ним свои двери, в ней нужно отчаянно нуждаться. У Рудольфуса с отчаяньем также плохо, как и со страхом, а ту в обществе кого он нуждается всегда, комната дать ему не может.
– У Хогварста хватает загадок. Одна из них находится совсем близко к нам. Как поклоннику трансфигурации, она будет очень вам интересна, Бартимеус. Эта комната трансфигурирует себя сама, чаще всего ее называют «выручай-комната» – если три раза пройти по этому коридору нуждаясь в чем либо, то на третий раз наткнешься на комнату, которая предоставить тебе желаемое. Библиотеку с нужной книгой, полигон для испытания нового заклинания, тихое место, чтобы подумать или спрятаться… все кроме еды и, кажется, зельев. Вам не кажется, нам не помешает тихое место для беседы? – он жестом предложил развернуться на второй раунд проходки, – И там я вам расскажу об этом древнем искусстве.
Не все и не сразу. Но оммедо действительно слишком привлекательно, чтобы скрыть его от мальчика, которого Рудольфус внутренне уже выбрал пока в личные игрушки, а там посмотрим. У него есть все шансы стать учеником.
Дерганый кивок. Крауч не знает, что положено говорить в таких случаях и не знает, что хотел бы сказать, кроме совершенно нелепого:
- Спасибо. – Едва ли не шепотом выдыхает.
Мелко царапнув коготками, Ящерица исчезла, оставив на несколько секунд лишь ощущение ее веса создателю. Тот не сразу убрал руку – еще какой-то время смотрел на свои пальцы, зная, почему так произошло, но подводя простой подсчет – итоговое количество времени, эффекты. Эта информация для Барти на несколько секунд стала ценнее всего окружающего и, как и прежде, выдрала его из мира постоянных переживаний в точный, научный, где все понятно и подчиняется воле волшебника. Где нет места сомнениям в себе, нет оценки со стороны. Есть факты. Их надо учесть.
Вернулся в реальность он встрепенувшись и спрятав руки за спину так, словно было что-то повинное в его короткой заминке. И почти сразу – вернулся к себе прежнему, к тому, кто был до начала опытов с волшебством. Вжатая в плечи голову, подрагивание пальцев, опасение смотреть в глаза – все, что выдает в юноше его опасения. Быть не тем, кем его ожидают увидеть.
Принимая предложение прогуляться по коридору, Крауч внимательно слушает мужчину. Каждое слово. Загадки Хогвартса никогда не занимали его – Барти не делал ничего не подходящего под правила школы, а гостиная Рейвенкло равно позволяла оставаться одному и не терять нити актуальных изысканий. Можно было даже найти того, кто знает искомое. Пока твои изыскания – в пределах допустимого в школе. И уж тем более – обрести место, где в твоих мыслях никто не станет тебя тревожить.
Но вот полигонов для испытания – этого, правда, иногда не хватало. И вот сейчас – места для беседы. Потому что это совсем уж не школьная информация – искусство способное создать такого дракона. И тем более – не то, что удобно обсуждать в коридоре. А мистера Лестрейнджа не позовешь в гостиную Рейвенкло. Без малого – десяток школьных правил нарушать за раз не в духе Барти.
Собравшись на этой мысли, Крауч последовал предложению развернуться. Вместе с пониманием необходимости, которую нельзя удовлетворить иначе, его терзало любопытство. Что именно произойдет? Как появится дверь?
- Действительно, загадок Хогвартса не перечесть. И, если честно, их я упустил примерно все. – Барти подумал, что попытаться поддержать разговор будет хорошо, но почувствовав собственную косноязычность прикусил губу. Ну не о школе же говорить! – А вы… учились в Хогвартсе?
«Минус пятнадцать баллов Рейвенкло за тупые вопросы» - Фыркнул он про себя. - «Хаффлпаф отпадает –большинство чистокровных волшебников избегает этого факультета, так что вероятнее всего стало бы известно. Кроме того, проще предполагать прежде более стандартные варианты. Гриффиндор или Слизерин?»
- Я имел ввиду… Слизерин?
«Рейвенкло не вызвало бы потребность в поиске книг или, если говорить иначе, я бы знал» - С этим размышлением Барти остановился, прежде чем повернуться в обратную сторону.
- А как Вы нашли эту комнату? – Потом быстро исправился. – Кажется, этот вопрос тоже не стоит задавать, простите.
Внутренне Рудольф морщится, когда мальчик снова прячется в «скорлупу», чуть поднимает плечи, вытягивает шею, становясь похожим на большую – даже слишком большую – анторопоморфную черепашку. Но внешне он не выдает своего недовольства: если Крауч заметит хоть тень, он сожмется еще больше. Лестрейндж рассчитывает однажды добиться той же спокойной уверенности, как при творении заклинания, в беседе, и, если не получится найти ее настоящую, что же: он обучит юношу имитировать ее. Как его самого обучил отец – имитировать все, начиная от отеческой улыбки, заканчивая тщательной выверенных граней любого желания.
Ему было любопытно, какой вывод сделает Барти их его слов – из «случайных» оговорок о книгах: книгах, которые не выдают студентам (хотя если грамотно обработать декана Слагхорна, то можно получить чуть больше, чем другие, но все равно стоит быть осторожным).
- Да, - он улыбается его смущению, словно находит его милым, хотя на самом деле Рудольф ощущает смутное желание придушить Бартимеуса-старшего за эти напряженные плечи, торчащие лопатки и нервно подрагивающие пальцы, - Хогвартс. Слизерин.
И замечает в темной нише нужную дверь: Рудольф легко препарирует чувство ностальгии возникшее практически сразу, воспоминания о своих тренировках, о тренировках с Беллой, об украденных поцелуях и рассыпающихся щепками манекенах, и, конечно, то как он искал ее после рассказа отца и крестного. Лестрейндж ловит взгляд Барти и кивает на дверь, толкает ее, и входит: сейчас выручай комната словно прочитав его мысли, принимает тот вид, который ему вспомнился – несколько деревянных манекенов, один их которых расколот (он даже помнит, как она торжествовала, когда сделал это), и для беседы пара скамеек.
- Мой крестный рассказал мне о ней, когда узнал, что я хотел бы тренировать ряд заклятий, которые не смог бы использовать в других помещениях школы из-за риска, - пожал плечами Рудольф, - В любопытстве нет ничего дурного, Бартимеус. Напротив, наличие вопросов, наличие непонятного делает знание имеющим смысл. Если я не захочу ответить, я так и скажу, не стоит извиняться за разумный интерес.
Дракон соскальзывает с его руки и облетает манекены, а потом возвращается, и обнимает плечи Рудольфа.
- Мне всегда казалось довольно любопытным и занятным, как похоже и как по-разному развивалась магия в разных углах мира. Как правило, везде маги начинали как жрецы, но сами техники – настолько разные. Японское оммедо напоминает скандинавскую рунную, чуть некромантии , безусловно является ритуальной магией – но понять полностью эту технику, не родившись и не будучи воспитанным в их культуре – практически не возможно. Бумага, иероглиф и частично то, что греки называли эйдосом. А мы – душой.
Дракон ластится к его щеке эбеновой головой, и тонкий ворс волос проходит по скуле Рудольфа.
Отредактировано Rodolphus Lestrange (2017-05-29 16:44:34)
Загадка новой комнаты увлекает Барти, не давая слишком укорить себя за лишние на его взгляд вопросы. Он не придает значения «крестному», только отмечает, что если у него и есть свой собственный крестный отец, то тот забывает появляться в жизни Крауча Младшего. «Едва ли отец счел нужным отдавать дань подобной традиции. Или, что более вероятно, решил не посвящать меня в эту информацию, если не соблюдение этой традиции могло сказаться на его репутации. А ведь могло» - Барти оглядел комнату не без интереса, который проявлялся у него в этом разговоре и прежде. – «Не на что жаловаться – Отец действительно делает для меня все возможное. Может быть, если бы у меня были такие вопрос… Риска? Надо запомнить и… стоил ли спрашивать?»
Крауч, прежде сделавший несколько шагов по комнате в попытке изучить пространство, остановился и развернулся к Рудольфусу. Весь его съежившийся вид остался прежним, только в глубине взгляда поблескивали искры живого интереса.
- Несвоевременные вопросы часто создают дополнительные проблемы. Порой стоит дождаться конца, что бы услышать ответ на интересующий вопрос. – Он долго выбирал слова. Сильно дольше, чем стоило пятнадцатилетнему волшебнику. И когда выбор состоялся голос все равно дрожал, словно бы Барти не мог до конца убедить себя в необходимости говорить. Особенно – не соглашаться с высказанным чужим мнением. – Например, для вопроса о том, какие заклинания на ваш взгляд не стоит использовать в других помещениях школы, еще явно не пришло время.
Робкая улыбка адресована Рудольфусу в почти запрещенной, но попытке извиниться, но взгляд юноши следит за драконом. Чем больше движется дракон, чем дальше он утягивает вслед за собой от реальности существующего пространства своей загадкой – тем меньше Барти зажимается, хотя услышав голос Рудольфуса – все равно позорно вздрагивает, слишком резко возвращаясь к этой комнате и границам настоящего. Слушает внимательно, боясь пропустить хоть слово.
- Древняя магия…? – Почти вопрос, почти шепотом. Юноша находит в себе силы подойти ближе.
Он точно знает какие они – звери из трансфигурации – те, что были некогда чем-то иным и те, что созданы из Воли волшебника. Но это – другая магия. Будучи лишь наблюдателем невозможно до конца ответить себе на вопрос о природе того, что ты видишь. И Барти позволяет себе поднять руку в коротком жесте в сторону дракона – очень медленно раскрывая ладонь с тем же вопросом, что озвучил вслух. Не касаясь, не протягивая руку – легко позволяя себя проигнорировать, не испортив отношений. Жест не для исследователя, а для просителя, но Крауч никем иным себя и не считает – Вы… позволите?
Докоснуться. Посмотреть ближе. Узнать еще немного больше о том, чему не научат в Хогвартсе.
Четыре темы выделил Крауч из того, что сказал Мистер Лестрейндж – скандинавская рунная, ритуальная магия, оммедо и, возможно, некромантия - пообещав себе найти в библиотеке то, что удастся и дальше задавать вопросы скорее о том, что удастся узнать, чем из пустоты не знания. «Вот и ответ на вопрос, каких книг может не хватать – информация приходит сама, если ее подождать» - отмечает Барти, возвращаясь мыслями к разговору о самой этой комнате. Что-то подсказывает ему, что из списка как минимум с одной темой будут большие проблемы в библиотеке. Ничего или почти ничего, которое даже не способно разжечь интерес или указать что искать.
К следующему разу он постарается понять ограничения открытых источников. И может быть рискнет залезть в закрытые… вроде этой комнаты. Ему почему-то кажется, что встретятся они еще не раз.
- Как.. это… не точное слово, но, работает?
Нет, ему не так интересен ответ на вопрос «зачем» - это вопрос практиков. Юноше куда интереснее «Как», потому что из этого на самом деле всегда следуют все остальные ответы.
Осторожность в выборе слов, желание задержать на себе чужое внимание – все это хорошие помощники, подспорье для Рудольфа в миссии «Мне очень жаль, но теперь это мой сын» - хотя нет, «мне совсем не жаль, я бы торжествовал, но мне безразлично.»
– Несвоевременные вопросы помогают нам найти своевременные... – он пожимает плечами, – но на этот, я действительно отвечу в другой раз, хотя ответ довольно прост. И не так страшен, как то, что может крыться на поверхности. И отвечу и продемонстрирую. Отец привил мне страсть к попыткам придумать новые заклятия. А все не проверенное – всегда сложно предсказуемо. Особенно, если хоть что-то выходит.
Он видит, как зачарованно следит за драконом юноша, снова становясь в разы увереннее – и в посадке головы, и в движении.
Завороженность «Сына достойного человека» не должна удивлять, хотя сам Рудольф привык к шикигами: отец часто оставлял своего поиграть с сыновьями в их младенчестве. Пусть сейчас Руди и понимает, что на самом деле дракончик приглядывал за ними серо-зелеными отцовскими глазами.
– Не самая древняя. Абэ-но-Сеймей изобрел ее в двенадцатом веке. Отец так восхищается этим мало известным у нас магом, что приказ изваять и поставить у нас в саду его статую. Надеюсь, однажды вам ее показать, Бартимеус. Общество Пифагора, Мерлина, Морганы, основателей и других великих разбавлено. Но меня всегда привлекали более близкие примеры.
Он подставляет руку дракону, и тот легко соскальзывает по ней к пальцам мальчика.
- Можно, - спокойно соглашается Рудольф. И тот перелетает к руке юноши, – Они почти неуязвимы. Это забавно: внутри этого существа сердце из бумаги, и только добравшись до него – его можно разрушить. Хотя это неверное слово: разрушить оболочку, сам он вернется туда откуда взят, в мой «эйдос».
Рудольф больше всего на свете не любит не понимать, а этого понятия он не понимает. «Душу» нельзя пощупать – если конечно не считать шикигами. И ему понятно удивление Барти.
– Увы – я не уверен, что сам Сеймей понимал до конца, как работает то, что он создал. Хотя… если правда, то что он был на половину кицуне и после смерти возродился одним из лисов, то может быть и понимал…
Рудольф надеется, что тоже однажды поймет.
С ранней юности Барти для себя решил, что любая загадка существует для того, что бы ее разгадать. В противном случае она теряет всякий смысл. И лишь не достойная ответов должна быть отброшена и забыта. Та, за которой не прячется ничего или спрятанное не ведет к новому, более сложному поиску.
Такими были «загадки» отца. Вроде «Не хотите ли вы мне что-нибудь рассказать, Бартемиус?». Барти до сих пор не понимал, зачем задавать вопрос, если тебе уже известен ответ на него да в придачу все последующие. Что именно пытаются испытать такими задачками? Способность угадывать ход чужих мыслей?
Верно для него было и обратное - оставить после себя загадку, которая достойна более чем одной жизни, деяние достойное великого волшебника. И одного ряда с Мерлином, Пифагором и другими. А уж если эта загадка будет магией, одновременно требовательной и зачаровывающей, то и говорить не о чем.
Скользнувшая по пальцам чужая, совершенно не знакомая магия, заставила Крауча окончательно забыть о мире материальном. Без всяческого прежнего стеснения он разглядывал дракона, поглаживая его кончиками пальцев не смело лишь потому, что пальцы дрожали от смеси затаенного восторга и предвкушения. Где-то здесь, совсем рядом, за поворотом или за чужим взглядом спряталась очень большая тайна и от соприкосновения с ней жизнь сама по себе меняет русло. И дело отнюдь не в новом незнакомом волшебстве, хотя в нем и затерялись ключи.
- В этом ведь и суть создания чего-то принципиально нового, так? Я имел ввиду, что всегда остается какая-то новая задачка, расширяющая прежнюю или происходящая из нее. И это порождает вечное движение вперед, - Барти убрал за ухо назойливо-колкую прядь волос и одернул рукав. – Но вы правы это… забавно? Не уверен в точности слова. Скорее удивительно как сочетается столь тонкая, фактически незримая материя, бумага и неуязвимая оболочка.
Волшебство и ничто иное.
Барти поднял руку так, что бы заглянуть дракончику в глаза, но после вернуть его обладателю с благодарной улыбкой.
- Если… Я был бы благодарен вам, если бы вы позволили свидеться с ним еще раз.. после того как я разберусь в теории хотя бы немного.
Все еще спокойный – словно за время, пока шикигами был в его руках он успел заразить Крауча своей нерушимостью.
В там как зачарованно юноша поглаживает дракона наблюдая за ним есть своя прелесть – своя хрупкая магия момента. Надо же крючок был так прост? Хотя... Рудольф сам в детстве мечтал как можно скорее вырасти, чтобы отец обучил его этой технике, когда наблюдал за тем, как его любимое творение парит над столом, усаживается на плечо отца, а то просто наблюдает за их с братом играми.
Он был уверен, хотя сам он уже может создавать шикигами гораздо больше размером, чем его отец, тот все равно понимает в этом больше, просто не так упорно тренируется. Хотя, Рудольф и совершил по его примеру путешествие по тому же маршруту.
– Я всегда думал, что задача не так уж и сложна, и кроется в главное загадке истории Абэ: кто был тот мужчина, что влюбил в себя его мать кицуне. Сеймей первым из оммедзи использовал в своей магии не свойственные японии символы: пентаграммы. Я всегда считал, что им его обучил именно отец, который вероятнее всего был европейским магом. И довольно сильным. Возможно шикигами тоже плод смешения стилей, а так же крови кицуне. Отец всегда говорил, что если бы его учителем не была одна из них – а это большая честь – вряд ли он вообще смог бы понять, как они их создают.
Он отпускает дракончика, и тот исчезает, оставляя на ладони Рудольфа бумажного журавлика, который спустя пару мгновений осыпается пеплом.
– Бартимеус, я радостью позволю вам свидеться с ним столько раз сколько потребуется, мне будет интересно обсудить теорию этой практики, с тем кто не работал с ней изнутри, – еще одна доброжелательная улыбка, – тем более мы уже уговорились о встрече. А пока – спрашивайте, я могу рассказать кое-что о ней. И не только, – он коротко смеется, и касается пальцем виска, – Я не столь хороший учитель, как мой отец, хотя думал о подобной карьере, когда выбирал свой путь, но эта голова хранит множество фактов.
Рудольф уже знает, что над зажатостью мальчика придется работать и много, но полагает оно того стоит, тем более здесь не только забитость отцом, но и что-то другое, он пока не может сказать точно – надо чуть больше данных.
Вопросы. Множество их. Один сложнее другого. Одни и вовсе не стоит задавать. Другие не выходит сформулировать так просто.
Любопытство лучший крючок, если перед тобой кто-то в синем факультетском галстуке. Особенно, если его руки нервно подрагивают, а взгляд бегает. Тем более, если ты застал его в попытке достать не положенные знания. А если он по совпадению еще и Барти Крауч Младший, который не способен в упор увидеть охоты на себя, то дело в шляпе
Он попался и сам того не заметил.
И едва ли теперь уже когда-нибудь заметит. Хотя… зачем ему это?
- Они настолько восхитительны, что я теряюсь с чего начать. Но в первую очередь… Может быть посоветуете с чего можно начать? Какие-то описания?
Барти опустил взгляд и, замерев на мгновение, все же задал вопрос, который волновал его больше прочих:
- А в чем главный принцип? Вот трансфигурация это, если позволите сравнительный пример, грамотно выверенный баланс между точностью представления и свободой творения. Важно одновременно отчетливо понимать чего ты хочешь достичь и при этом не загнать себя в ловушку из рамок сознания. – Крауч с невольной улыбкой вспомнил некоторых своих сокурсников, бесконечно успешных обычно в других дисциплинах, что не могли перейти границу существующей формы объекта. – Это право нарушить законы материального мироздания, которое волшебник может дать только самому себе. С другой стороны более конкретные и обстоятельные зелья, имеющие общий принцип в основе. Важна четкая концентрация и понимание результата. Но в отличие от трансфигурации они требуют рамок сознания и точного выполнения всех инструкций. А что здесь в основе?
Барти вздрогнул и отступил на шаг.
- О, вы… Простите, стоило спросить с самого начала. Есть много теорий о том, что есть магия в самом деле и мне близка та, где большая роль отдается воле самого волшебника, его восприятию мира и принципам, при помощи которых он готов влиять на реальность. Как для вас?
«Вот зря ты это сейчас» - Крауч закусил губу. Его несколько наивное желание вцепиться в собеседника, который явно был интересным и с которым можно было говорить открыто, все крепче прижимало неуверенность. Выводило ее в дрожь голоса, постукивание пальцев, сбитое дыхание, но все дальше от молчания.
Это все есть Платона, есть у Платона.
Чему их только учат в этих школах.
(с) К.С. Льюис «Лев, колдунья и платяной шкаф»
Ответы. Они порождают новые вопросы, потому что до сути докопаться не так уж и просто. Мы начинаем отвечать и рано или поздно добираемся до сути вещей, где дать определение – О, проще просто придумать новое, которым мы будем обозначать то, что не понимаем.
Что такое материя? Что такое существо? Что есть первооснова всех вещей – любимый вопрос древних философов. Назовем это «водой» - решил один, назовем «огнем» - решил другой. Логос, бог, и тьма и тьма их… Древние хотя бы не пытались придумывать массу новых слов.
Рудольф смотрит задумчиво, чуть поводит плечами.
- Кицуне, - у этого уравнения есть только одно решение, в единственном слове проглядывает его истинное лицо, но потом он вспоминает то, почему никому никогда не подходили его конспекты: мало кто способен прочитать в одном слове все массу вложенных смыслов, - И, пожалуй, сиды или фейри, жители холмов, но если к кицуне избранные еще могут прикоснуться, то последних мы не видели уже очень много лет. Духовное отражается в физическом. Двухмерное становится трехмерным. Бартимеус, вам знакомо выражение: злость уродует самое красивое лицо? – он коротким движением облизывает нижнюю губу – совсем не свойственное ему движением, - Или быть может мнение, что пороки нашей души – «эйдоса, как говорили греки» - отражаются на нашем лице с взрослением? Тот же принцип, вы нарушаете границу между духовным и физическим. Ее нет, не было, не существовало. Древние справлялись с этим гораздо быстрее и проще, чем в наше время. Наука возводит эту границу, делая ее тверже алмаза, - чуть наклонит голову, - Магия – энергия, с помощью которой мы творим нечто. Наша душа тоже. Отделить от себя кусочек не так уж и сложно: сложнее сделать это сознательно и облечь его в форму, выжить при этом, а потом вернуть обратно.
Рудольф чуть прищуривается, наклоняя голову, выслушивая вбиваемую в головы детишек теорию дуальности: если есть белое, значит есть черное. Если есть тьма – есть свет. Если ты можешь одно, ты не можешь другое.
Длинные пальцы крестного на кудрявых волосах ребенка: темной магии не существует, есть только магия.
- Алхимия, Барти. Высшая форма трансфигурации. Мать зельеварения, -- короткая улыбка, - Там, где сходится не соединяемое возникает филосовский камень.
Он берет со стола бумажный лист и машинально-выверенными движениями сворачивает из него бумажную лилию.
- Бумагу легко смять, сжечь, уничтожить. Даже песочный замок простоит дольше, чем бумажный. Душа эфемерна, ее нельзя пощупать, нельзя измерить, нельзя увидеть. Но она – это ты, она течет в твоих жилах вместо с кровью и магией. Я не люблю теории, Барти. Они запирают мысль. Устанавливают границы. Хотя, можно сказать, я сторонник теории древних жрецов: магия священное чудо, она может все. Если мы чего-то не можем, то мы сами себя ограничили. Увы…
Рудольф пожимает плечами. Это страшная мысль. Такая же страшная как бесконечность. Просто Лестрейндж не знает, что такое страх.
Нет такого заклинания, что позволило бы лишить волшебника любопытства. Вот и Барти в особенности. Он жадно ловит каждое слово, повторяя его в мысленном конспекте – ничего не упустить и не потерять.
И улыбается – быстро, почти не типично для тех, кто знал его дольше. Бегло. Улыбка эта – проявление внутреннего спокойствия и чего-то так отчаянно похожего на незнакомое Барти значение слова «счастье». Он понимает. Не про Кицунэ – это почти другой край информационного моря и лишь теперь появился маяк, позволяющий доплыть туда и не разбиться об острые скалы ложных суждений. Про фейри и сидов – здесь было и много источников и много причин. Каждая конкретная строчка в памяти – узелки и нити десятков смыслов – в каком на этот раз? Впрочем, Барти отчаянно кажется, что во всех или большей их части одновременно.
На вопрос он кивает и невольно вспоминает то, что заставляет его собраться – вздрогнуть, снова свести руки вцепляясь пальцами в ладони. Отца. Его почти злые глаза и осуждающий взгляд. «И чем вы заняты снова, Бартемиус? Пренебрегаете занятиями ради разговоров увеселительного толка?» - не нужно усилие, что бы представить и интонации и сам посыл отцовского неодобрения. Важно ли это сейчас? Да и… впервые в жизни не совсем.
- Любое ограничение это прежде всего ограничение сознания. Биологического или личностного характера – это другой вопрос. Но я согласен с вами – большую часть границ в Магии мы выставляем себе самостоятельно и чаще всего тем, что игнорируем пути обхода биологических границ. – Крауч звучит тише, чем предложение назад, но он еще здесь. Еще не позволил своим страхам утянуть себя обратно на дно.
- Это естественный процесс. Что-то новое всегда рождается на стыке двух иных явлений и самые несовместимые в отдельности вещи перетекают друг в друга в различных точках. Не могу смотреть на это как на разграничители – скорее как на принципы подхода. Художник пишет картины кистями, но пером пишут тексты статей. Есть и то, что обладает свойствами и картины и статьи – оно написано кистью, является искусством, но все же это текст и он несет не абстрактный, а конкретный смысл, переданный прямо словами. Но если не хочется заниматься каллиграфией, то писать все же проще пером. И если в этом нет отдельного замысла, то картина, написанная кистью, не станет лучше от лишних букв.
Сложная аналогия на долго заняла его, но взгляд не отвлекался от рук Лестрейнджа. Все, что Крауч знал об оригами содержалось в утверждении «оно существует», а потому не столько волшебное действие произвело некоторый легкий эффект чуда – улыбка, новые силы для внимания вопреки настойчивому осуждающему голосу в голове.
- Но разве хорошая теория не есть свободный полет мысли? Ведь прежде, чем что-то случилось, нам нужно предположить что это возможно и как это сделать – это ведь тоже будет теорией. – Крауч пожал плечами. Нет, не спорил – принимал и пытался понять чужую позицию. Найти ей место на полках в мысленной библиотеке - «понятно, но тебе не подходит» или «то, что надо» - самые места для идей уважаемых им людей.
Страх приходит резко, стоило взгляду зацепиться за единственное, что указывало на время в пространстве этой комнаты. Барти дернулся.
«Вы разочаровываете меня»
Сбежать или остаться? И что важнее – не стоит ли уйти, что бы остаться на самом деле?
- Сэр, я не знаю как сказать… - Где-то между «вы потрясающий», «это все безумно интересно» и «я бы остался здесь еще на пару жизней за такими разговорами» таилось простое «время идет к вечеру и есть еще не мало заданий, которые требуют школьные же учителя.
Не нужно обладать особым чутьем, что бы ощутить, как что-то изменилось и в тоне, и в положении плеч и во взгляде. Снова тот мальчик, которого Рудольф встретил коридоре, зашуганный и зажатый. Словно в их беседу вмешался кто-то третий.
Не сложно догадаться кто.
– Теория о том, как сделать, отличается от теории о том, как есть. Не так ли? – Рудольфус улыбается, - Но мы задержались, я провожу вас, Бартимеус, и надеюсь продолжить позже нашу беседу, во время той встречи, о которой мы уже условились.
Рудольфус не может бесконечно смотреть на огонь или текущую воду. Скучно. Но говорить со студентом рейвенкло о теории магии можно действительно… вечность.
Вы здесь » Marauders. Brand new world » Законченные флешбеки » Пойдем со мной, я скажу почему...
