У любого пятнадцатилетнего волшебника в Британии в жизни однажды наступает тот момент, когда он может сказать «это то, чего я стою». Это день, когда приходят результаты «СОВ». Единственное, что по-настоящему сами делают все студенты Хогвартса и из чего на ближайшие два года можно судить об их талантах и успехах.
Для Барти это крайне важный день. Совершенно не скрываясь, он с нетерпением ждал его все лето.
Этот день, когда он действительно может проверить себя. И, возможно, наконец доказать отцу что он достойный ребенок, а не «могло быть и хуже».
Письмо пришло утром в четверг, но отца уже не было дома. Домовик принес за стол письмо, когда завтра уже был закончен, а Крауч старший удалился в министерство, перед уходом оставив семье несколько ценных рекомендаций. Леди Марион в момент прихода письма приложила пальцы к губам, словно «папе не говори» и поставила на стол небольшую тарелку с пирожными. Ее сын улыбался впервые за две с половиной недели над материнской выходкой и заодно прокручивал в голове возможные отцовские реакции в диапазоне от «не стоило так поступать» до «кто дал тебе право?».
Конверт, переданный матерью, Барти долго вертел в руках, уже зная, что в нем, но боясь вскрывать.  Его пальцы дрожали, когда он, наконец, решился проверить кто же на самом деле прав – он сам, отец или.. Рудольфус с Матушкой.
Пробежав взглядом строки, Крауч Младший прикусил губу. Почти перестал дышать. Поверить в увиденное было почти невозможно, и Барти, передав письмо матери в ответ на ее удивленный взгляд, вышел из-за стола. Сам он понимал, что его реакция не соответствует ситуации, но как-то иначе не получалось.
До самого вечера это было всем, о чем Барти мог думать и говорить. Двенадцать баллов – результат категорически редкий. Из двенадцати то возможных.
Перед приходом отца, мать зашла в комнату к Барти. Он как раз стоял, глядя в камин и пытаясь унять нервную дрожь в руках.
- Матушка... Он обрадуется? – Без приветствий обратился Крауч Младший к матери. – Ну то есть… Он же должен обрадоваться, да? Это ведь… То чего он от меня хотел?
Барти обернулся к ней и встретил теплый взгляд глаз Марион. Она стояла, словно отгораживаясь от него креслом, и в ее теплоте читалась какая-то грусть. Крауч не расслышал первых слов матери – только удивленно поднял брови. Тех слов, которые были извинениями за вещи, о которых он даже не мог знать.
- Конечно, он ведь любит тебя. – Марион верила в свои слова. В отличии от обоих мужчин своего дома искренне верила, что между ними еще может быть что-то настоящее, что-то похожее на семь.
Только сыну почему-то не верилось. Какое-то дурное предчувствие будоражило его нервы и от этого становилось зябко. Час возвращения отца домой близился и прежде, чем Крауч старший пересечет порог, еще было нужно написать письмо. Но заставить себя отойти от камина, когда даже рядом с огнем пробирает дрожь – слишком большое усилие воли.
Они молчат не долго прежде, чем Миссис Крауч что-то решив для себя оставляет сына в тишине. Прежде, чем Барти все же позволит себе сесть на пол, обнимая колени. Может ли он на самом деле вспомнить день, когда отец был им доволен? Может ли вспомнить когда был достойным сыном в глазах Крауча старшего? За оставшееся время он старается убедить себя – да, помнит.
До ужина остается больше часа, когда отец через домовика передает просьбу прийти к нему в кабинет. Чем у Крауча старшего отличаются просьбы от приказов? Барти не пробует узнать. Все чаще ему кажется, что разница только в том, кто передает указание – Винки или другие домовики. У Винки всегда «просит».
В дверь кабинета он стучит прежде, чем войти. Письмо вертит в руках, позволяя ему слегка замяться.
- Добрый вечер, Отец – Приветствует Крауча старшего его сын после того, как получает дозволение войти и невольно остается стоять у самых дверей. – Вы просили зайти.
Он находит в себе улыбку.
«Матушка сказала тебе?» - Барти почти прижимает письмо к груди. – «Ты гордишься мной?»

«Он ведь любит тебя» - Шепнул в голове нежный Материнский голос и Барти постарался собраться. Не запаниковать, не отступить к двери подобно нашкодившему домовому эльфу.
«Отец тоже считает, что мы с Винки похожи» - невольно подумал он, ощущая как эта мысль горестной тяжестью оседает на плечи. Хотелось сказать что-то вроде «не говорите обо мне так», но на это нужна была совершенно иная смелость. Большая, чем прижимать к себе письмо с результатами Сов. Большая, чем пройти к указанному отцовским взглядом креслу, одновременно пытаясь вжать голову в плечи и выпрямить спину, как подобает наследнику дома.
Сев на самый край, Барти прикусил губу и невольно вспомнил Рудольфуса. Почему с Мистером Лестрейнджем он никогда не чувствовал, что бы земля настолько выходила из под ног? Не чувствовал себя настолько не правым не сделав ничего… «Ничего, о чем бы я знал».
- Отец… - Барти сделал паузу, собираясь с силами. «Вы нашли время поговорить со мной – разве это не добрый день?». – Я могу ошибаться, но… Мне кажется… Да, добрый.
Он положил руки на колени. Вздрогнул, опуская голову и глядя на строки письма. Тон отца заставил его мелко дрожать и, почти не отдавая себе в этом отчет, царапать собственные руки ногтями. Бартемиус Крауч всегда находил в сыне какой-то изъян. Даже когда самому юноше казалось, будто бы он все сделал правильно. И всегда откуда-то узнавал даже о том, что Барти старался от него скрыть. Вот, например, почему он решил заговорить об успеваемости? Конечно, письма о результатах СОВ приходят приблизительно в одни и те же даты каждый год, но почему не вчера? Не завтра? «Он будет мной доволен» - постарался убедить себя Барти, едва заметно помотав головой.
- Полагаю, мне нечем Вас удивить. – Барти посмотрел еще раз на написанные строки ровным, изящным подчерком, совсем не похожим на собственный подчерк юноши – беглый и нервный. – То есть… Наоборот, конечно же.
Юноша сразу же попытался запутаться в словах. Под строгим отцовским взглядом подбирать выражения было мучительной пыткой. Не меньшей, чем вообще заставлять себя говорить.
- Вы знаете, что я закончил пятый курс… - Юноша снова запнулся, сглотнул и даже посмел поднять на отца глаза, вцепляясь взглядом в ровный узел галстука. – Сегодня днем пришли результаты.
Снова переведя взгляд на письмо, Барти почувствовал кровавый привкус во рту. «Опять» - мелькнуло в его голове. Он сам не мог понять, почему так переживает, ведь в этот раз – все сделано как следует. «Лучше, чем следует»

Когда ты ждешь реакции от кого-то очень важного это часто похоже на ощущение человека, который стоит на табурете и уже приготовился к повешению. Что-то невыносимо давит на горло и мысли судорожно перескакивают с одной на другой – казнят или выживешь? В этот раз удастся ли избежать самой страшной участи? А ведь, казалось бы – не сыну-отличнику испытывать такие чувства перед своим отцом.
Бартемиус Крауч Старший точно знал, как вывести сына из равновесия. Специально или нет, но он выбил ту самую метафорическую табуретку из под ног Барти. Юноша перепугано схватился за первую попавшуюся мысль – результаты СОВ. Слабое, но подспорье, почти позволило ему собраться с мыслями прежде, чем новый пассаж отца разрушил иллюзию.
Отцовская неприязнь похожа на склизкую грязную массу. Холодное, очень мерзкое, обволакивающее с головой и лишающее возможности дышать. Ровно такое же знакомое для Барти ощущение, как сжимающая горло петля осуждения – ни слово произнести, ни перестать жмуриться.
Металлический вкус крови оттеняет происходящее особой нотой – страхом.
- Я… - Мысль жалобно обрывается, так и не произнесенная вслух. «Вы стыдитесь меня, отец?».
Поднимая на отца глаза, Крауч младший не знает что сказать. Это больно. Настолько, что все прошлые ощущения отступают, оставляя его один на один со страхом. С льдом отцовского стыда и собственной растерянностью. Барти словно падает в пропасть и вокруг – никого. Темнота и суровый взгляд глаз Крауча Старшего. «Возьми себя в руки и докажи ему…»
Собственные глаза Барти – страх, непонимание, едва заметные слезы. Ему самому Кажется, что кроме последнего, он вообще ничего другого не может показать миру.
«Я снова подвел вас» - Барти вздрагивает от этой мысли, невольно сжимая в пальцах письмо. – «Но Отец…?»
Опустив взгляд на собственные руки, Барти поспешно расправил письмо. Оно было его единственной ниточкой, даже ключом к закрытым дверям. «Вы ведь просто еще не знаете, да?» - Сам себе юноша сказал, но почему-то отчаянно не поверил. Только протянул и положил письмо на стол, не находя нужных слов.
«Неужели это не способно убедить вас?»
- Профессор Флитвик согласен, что мне стоит попробовать себя в научной стезе. Для преподавателя слишком широкий охват и будет жаль остальные возможности, но он посоветовал несколько вариантов стажировок… - Барти запнулся, догадываясь, что вызовет только недовольство отца желанием уйти в науку. И все же, начиная с чужого мнения, он старался построить опору для собственного. – Я подумал, что возможно… Отдел Тайн?
«Это ведь достойно вас?»

Отредактировано Barty Crouch Jr (2017-05-16 15:20:08)

Горит и рвётся, умирает: суета и бред.
И я киваю головой, которой думаю "нет".
От этой драки не уйти, никак не убежать.
Одновременно два желанья: бросить – продолжать
Если бы стихийная магия просыпалась в пятнадцать лет – она  бы сделала это сейчас. И тогда Барти бы точно превратился в то самое кресло, на котором сидит. Или переместился бы куда-то в неизвестность. Ища укрытие от страха сознание само подсказывает Краучу младшему картинки мест для побега.
Гостиная Рейвенкло – теплые синие стены и окна, позволяющие видеть с высоты весь огромный мир. Мягкие подушки у камина.
Светлые коридоры Хогвартса. Один из них. Незнакомо теплые глаза – часть случайно пойманного взгляда.
Небольшой дракон с любопытными усами. Ящерка, пугливо жмущаяся к руке.
Огромная аудитория, шуршание листов. Виток мантии экзаменатора. Лист с вопросами. Скрип пера.
Хогсмид, едва знакомый проулок и встреча, которой нельзя было не ждать.
Первые сентябрьские дожди, надежно укрывающие студентов Хогвартса от их семей.
Барти почти прячется в эти воспоминания, вжимая голову в плечи. По тыльной стороне ладони темными струйками кровь – от тех мест, где ногти вошли под кожу.
Мир сжимается до размеров коробка со спичками.
Отчаянно хочется откинуть хвост и бежать. Словно от этого зависит вся жизнь. Только хвоста-то нет.
Сбежать. Туда, где нет этого страха. Где есть полет свободных детей Орла. Где мечте позволено плести свой узор на стеклах. Где спряталась за углом очередная загадка. Где в холодном апрельском дне магия хранит свои загадки и ждет тех, кто отважится о них спросить.
Коридоры темного мрамора вьются, уводя путника в мир настоящий, куда более чем внешний. В тот, где есть место любому вопросу.
Мелькает седина чьих-то едва знакомых волосы. Чья-то полуулыбка. Кошачьи, полные веселья глаза. Образ, не собирающийся воедино, но переплетающийся воспоминаниями о всех тех, на кого привык оборачиваться.
«Хорошее комбо, не так ли?» - Неожиданно громко в голове, заставляя одернуться.
Поднять глаза на Крауча Старшего. Неожиданно твердо, хотя о спокойствии и речи быть не может.
- Отдел тайн это мое решение, Отец. – Барти не очень осознает: перебил ли Отца сейчас. И это становится как-то совершенно не важно. – Если Вы желаете обсудить практическую полезность Отдела тайн, я думаю Вы найдете на своей работе тех, кто сможет Вам пояснить, чем же занимается этот отдел. Но, полагаю, Вам и самому известно какой процент действительно значимых для всего магического мира открытий совершено в этом Отделе.
«Поднять голову еще не значит выиграть войну». Барти заставил себя не опустить голову, не отступить, и посмотреть не на темные полосы на руках, а в холодные отцовские глаза.
«Неужели чтобы я не сделал – Вы не будете мной довольны?»
У любого страха есть граница, за которой остается только сделать шаг, да расправить крылья.
«Хотя бы в своих мыслях».
- И это единственный отдел, где не придется приносить в жертву одним склонностям другие. – Говорить уверенно очень сложно, даже когда это истина. А расправить плечи и вовсе – невозможно. Зато можно понемногу отпускать собственную хватку, переставая самому себе причинять боль.
«За что Вы вините меня? Неужели я действительно был Вас плохим сыном?»
- Не понимаю, почему Вы делаете такие выводы, Отец.  – Барти находит взглядом лист пергамента. Отсюда ему не разглядеть строк, но он итак помнит, что там написано. И если строки не превратятся волшебным образом в иные лишь от того, что отец ожидает другой результат, то он вправе дать отпор. – Полагаю, для решения «действительно серьезных проблем» достаточно меньшего результата. Исходя из этиъ результатов, которые были предсказуемы для Профессора, дать другой совет было бы расточительным.
«Посмотрите же сами, Отец. Неужели Вы не видите здесь повода для гордости?»

Есть берега покоя - когда ты всё уже решил.
Они видны на горизонте, но пока я не доплыл

Впервые за свою жизнь Барти слушает длинный, прочувствованный отцовский монолог и не вжимает голову в плечи. Слова Отца задевают его, но не заставляют отступить. Словно не ранят, но стремятся запутать, сбить с пути. Не зная откуда берется в нем это наглость, юноша смотрит в лицо отца и чувствует, как чуть кривятся губы в полу-усмешке, как вопросительно выгибаются брови.
«Сейчас – нет. Я должен сказать ему это. Должен отстоять свое право на жизнь»
- Отец, - он вступает лишь когда Крауч Старший ставит явную точку в своем монологе и в голосе дрожь слышна только слегка.  – Возможно, Вам неприятно это слышать…
Барти встает с кресла и подходит к столу, замирая напротив отца. Едва ли несколько секунд молчит, глядя на пергамент, выведенные на нем значения и, слегка вздрогнув, словно расправляясь, поднимает глаза на отца снова.
-Но нет. Это мой выбор и он сделан. Я пойду в Отдел Тайн и прошу Вас принять это как действительность, ставшую результатом пяти лет непрерывного труда и моих результатов экзаменов, которые отражены на этом листе. – Барти прикусывает губу, но иначе, чем делал это прежде. Ищет подходящее слово, чтобы ответить на обидные утверждения отца. – Это решение продиктовано не беспечностью, но волнением за будущее нашей страны и пониманием того, где я могу принести больше пользы.
Крауч переступает с ноги на ногу и все же кладет самостоятельно искалеченные руки на стол. Так проще держаться прямо. Удивительно легко оказывается не соглашаться с Краучем Старшим, когда он говорит такую глупость, когда пытается сломить что-то слишком важное.
«Давно ли у меня есть то, ради чего я могу спорить с Отцом?»
- Я уважаю и Матушку и Вас, и надеюсь, что Вы поймете и примите его, Отец. Мне бы этого хотелось.  – Сглотнув, юноша все же опускает взгляд на руки и почти сразу же нервно заправляет за ухо упавшую на лицо прядь. – Мне бы хотелось, что бы Вы гордились мной и моим путем.
«Услышь меня»

Тишина повисает сама собой. Барти переводит взгляд вниз и бессильно смотрит на опустившиеся руки. Открыть рот и произнести отчаянное, бьющееся, протестующее – пытка. Но и молчать об этом больно.
«Вы совсем меня не слышите. К Мордреду вашу карьеру» - Слова, на которые у него не хватит храбрости. Вся смелость истаяла в той, последней фразе. И с ней – отчаянная надежда быть понятым. Ценным. Любимым ибо что есть любовь, если не принятие? – «Это мой путь и я вправе выбрать его сам… наверное».
Даже в мыслях Барти не хватает уверенности, что уж говорить об опущенных плечах. О том, как он, уступая надвигающейся буре, садиться в кресло и опускает голову, позволяя челке сползать на глаза. Снова жалкий и слабый.
Скребущее крадется что-то внутри – где-то где должно биться сердце и чуть выше, в горле.
Слов больше нет – они рассыпались как мелкий бисер по полу – не собрать и не связать из них предложение. Только плотно сжатые губы кривятся.
«За что Вы так со мной?»
Вся былая радость этого дня похожа на черно-белую гравюру. Можно угадать краски, но не почувствовать их по настоящему.
Между тогда и сейчас – один разговор.
«Вы не правы»
Тихо. Даже в своей голове. Пальцы вцепляются друг в друга и кровавые дорожки мгновенно скользят по рукам.
- Как скажете, - Все что удается выдавить из себя дрожащим голосом.
«Вы не имеете права. Я вам еще докажу это»