Better to reign in Hell, than serve in Heav'n.

Эта идея пришла к Альбусу достаточно спонтанно – в конце концов, были в этом мире вещи, которые он до сих пор не просчитывал, и просчитывать совершенно не собирался. Остара прошлого года запомнилась магическому миру – но Остара этого года была тревожна. И Альбус надеялся, что она как раз ничем совершенно не запомнится.
Солнечный день, пусть по голубому небосклону и скользят редкие облачка. Солнечный, спокойный день. И, Мерлин свидетель, пускай так и останется.
Альбус задумчиво прогуливался по аллеям кладбища, слушая тихое воркование птиц в ветвях. На похоронах он не присутствовал и пришел на кладбище лишь, когда все разошлись. И потому не так уж и хорошо помнил, где именно находится нужная ему могила. Старость, как говорится, не радость.
Но, безусловно, в этот раз провидение пришло ему на помощь – в одной из бесконечных аллей он заметил смутно знакомую фигуру, а подойдя ближе, понял, почему она была смутно знакома.
Рикард Лестрейндж. Ученик, который пришел на могилу другого его ученика.
Другой вопрос, что называть их своими учениками по большому счету Альбус права-то и не имел. В конце концов, нельзя называть учениками тех людей, в которых ты ничего по большому счету и не вложил толком. Скорее – наоборот.
Альбус подошел к могиле Риддла и покачал головой. С прошлого раза здесь появилась оградка. И цветы, которые, скорее всего, оставил Рикард.
- Не могу сказать, что это утро – доброе, мистер Лестрейндж, - проговорил он негромко и прошел ближе к могиле. У него… было кое-что, что хотелось передать тому, кто здесь лежит.
Тому Риддлу, который, пожалуй, не лежал в сырой земле ни мгновения в этом мире. Но Альбус не был в этом уверен до конца – и не мог сказать точно. Другой вопрос, что рано или поздно он должен был выйти из бесконечных узких и запутанных аллей подозрений на одну ровную и прямую – уверенности и знания.
Книга в простой черной обложке из тонко выделанной кожи – Джон Мильтон, «Потерянный рай». Аккуратная металлическая закладка в виде длинной плоской змеи, пожирающей самое себя.
И чары, которые почувствует только очень сильный и бесконечно умелый маг. Чары, которые определяют живо ли то, что должно жить.
В конце концов, даже разрушение этой тонкой, неощутимой вязи – тоже ответ, причем ответ еще более ясный и однозначный, чем любой другой.
Альбус оставил книгу подле могильного камня, а потом помедлив добавил поверх коробочку кровавых леденцов в цветастой обертке.
- Приношу свои соболезнования по поводу смерти вашего друга, - Альбус поднялся и повернулся к Лестрейнджу, встречая его взгляд. – Том был хорошим человеком, - «очень недолго и очень давно».

Отредактировано Albus Dumbledore (2017-08-04 07:18:43)

- Я мог знать, мистер Лестрейндж, - Альбус позволил себе ответить чуть менее вежливо и также грустно – и также неискренне – улыбнуться Рикарду. – И все же, я приношу их вам, - он покачал головой и остановился рядом с Лестрейнджем, также разглядывая строгий могильный камень. Пожалуй, вот это с его стороны действительно было серьезной данью вежливости. Поддерживать откровенно плохую игру, имея довольно серьезные сомнения в том, что в сырой земле лежит Том Риддл – это было исключительно из вежливости и ничего иного более.
Тем не менее, о том, что Рикард Лестрейндж и Том Риддл близки он знал, и знал хорошо. С самого первого курса – он заметил, что эти двое строят совершенно иные отношения друг с другом, нежели со всеми остальными, и если бы Том не был Томом, то он думал бы, что ядро этой их «компании» - это Рикард Лестрейндж. В конце концов, это именно этот маленький интриган в глазах Альбуса должен был стать головной болью в будущем – а Том всего лишь «сложным ребенком». Но случилось иначе.
Случилось так, как случилось.
Случилось так, что Альбус совершенно проморгал, как маленький нелюдимый волчонок вырос и превратился в матерого вожака стаи – причем у него под самым носом. Маленькие мальчики превратились под взрослых мужчин стоило лишь отвести взгляд от них, в Европу. Пожалуй, он пропустил время – он пропустил время, чтобы остановить Тома. Чтобы не дать ему стать вторым…
Альбус покачал головой, отгоняя от себя мысли. Нет смысла сожалеть о том, что он не сделал – он этого уже не сделал. Особенно в том, что касалось Тома, что касалось всех его друзей.
Что касалось тех, кто способен убивать ради своего «вожака».
- У Тома не было дома, - пожалуй, прозвучало это жестче, чем хотелось, но… Он говорил это и самому Риддлу – не прямо, но намеками.
Том не понимает намеков – только прямые манифесты, ультиматумы и заявления.
- Дом, мистер Лестрейндж, охраняешь всеми силами и делаешь все для его безопасности – а не становишься причиной того, что в доме завешивают зеркала, - Альбус покачал головой и скрестил руки на груди. То, что относилось к Тому и Хогвартсу относилось и к нему и его собственному дому. Он стал причиной гибели сестры, а Том – причиной гибели Миртл Уоррен. И Том стал причиной огромного количества смертей – и эта цепь не размыкалась, не останавливалась. И этот человек не переступит порога Хогвартса. Он потерял это право.
Слава Мерлину, Альбус не был пророком – он не видел будущего. И не хотел его видеть.
И потому… Том еще мог прекратить. Остановиться.
Прошлый год показал, что он пойдет на все. Но… он еще мог прекратить. Мог.
- Этот метод почтить мертвеца не хуже прочих, - Альбус взглянул на книгу. Слишком театрально играл Лестрейндж, слишком.
Безутешный скорбный друг – но глаза его сверкали совсем не от сдержанных слез. Альбус помнил его еще ребенком – и помнил, что когда он не мог схватить за руку Тома, удавалось схватить Лестрейнджа. И пусть тот никогда не указывал на Тома, всегда был ему верен – он иногда давал крупицы правды сам того не желая.
- И этот мертвец, я думаю, Рикард, чтит ваш дом больше прочих и по сей день. Хогвартс – первое, где в магическом мире он обрел свое место. Вы же – стали вторым.
Альбус долго думал о том, почему именно Том. Почему именно Том привлек Рикарда, сына Прокаса, который умер за другого человека, который также легко привлек его на свою сторону. И как бы Альбус не оберегал Британию – не мог оберегать всецело.
Тогда это не началось с Лестрейнджа – но началось сейчас. Его бы Прокас не разделял те мысли, которые Альбус почти вечность назад (но в мыслях, будто вчера) случайно зародил в другом человеке, протянул бы его сын руку сироте, которого считали грязнокровкой?
Все возвращается, будто отраженное в кривом зеркале.
Не будь Том озлобленным волчонком, которого он напугал огнем – принял бы он решение идти против целого мира?
Уроробос.
Последствия решений и слов прошлого чудовищны, отраженные в настоящем.

Альбус попускает мимо ушел эту удобную легенду под названием «мальчик, который любит акромантулов и его старшие друзья». Он точно и однозначно не верит в то, что это просто несчастный случай – ему понадобились годы на это. Пожалуй, тогда его мысли были не там, где должны быть… Но он все равно думал, что это – Том. Может быть, он действительно использовать этого же акромантула, может быть – там было что-то еще более ужасающее, какая-то темная магия, яд… Может быть, это все же была банальная Авада.
Но – Том. Это не мог быть никто иной, только он. И он – жив.
Лестрейндж говорит мало, говорит много лжи – но дело не в том «что», а в том «как».
«Любовь» - говорит Лестрейндж и Альбус впервые пристально на него смотрит. Легилименция, пожалуй, помогла бы ответить на вопрос, не ослышался ли он, правильно ли он понял сейчас – но Рикард достаточно давно дружит – если это уместно так назвать – с Риддлом, он почувствует прикосновение чужого разума. Впрочем, Альбус все равно аккуратно касается защиты – это скорее вежливая ширма, за которой настоящая защита. Вежливому легилименту этого достаточно, чтобы понять, невежливому же, фоновому, просто не будет мешать стук мыслей в чужой голове. Не так много магов постоянно держат такую защиту на своем сознании – это либо результат постоянных тренировок и большого магического умения, либо же… необходимость, вызванная постоянным общением с сильным природным даром.
И все же, Рикард использовал это слово, а никакое иное.
Альбус знал человека, которого любили люди вокруг. Либо любили, либо ненавидели. Этот человек использовал чувства окружающих как рычаг – чуть больше усилия, чуть меньше - и люди делали все, что он хочет как дрессированные собачки в цирке.
- Я не возражаю, называйте, как удобно, - отзывается он с некоторым опозданием, размышляя. Такие люди как Том не способны вызывать симпатию, думал он. Настоящую, искреннюю. Он слишком эгоистичен, слишком отстранен. В нем слишком много пустоты. Пустоты, злости и тьмы – и вряд ли он способен проявить… участие, хотя бы участие. Вряд ли он способен подумать о чувствах другого человека, вряд ли способен в принципе на какое-то настоящее взаимодействие.
В отличие от – Альбус даже в мыслях не хочет называть имя – Том никогда не был хорош в выворачивании чужой души наизнанку.
По крайней мере, Альбус думал так – но Лестрейндж рушит его представления как карточный домик. Альбус думает о том, что людям на самом деле не так уж и много нужно. Не так уж много нужно, чтобы потерять свою жизнь в другом человеке – потому что этот другой мало что может дать в принципе. И кто бы что ни говорил о милосердии и глупости, Рикарда Альбусу действительно жаль.
- Оставим прошлое, - пресекает Альбус беседу о Рубеусе. Это слишком лицемерно сейчас, на искусственной могиле, говорить о настоящих смертях по вине Тома. Сколько же их будет?.. Сколько людей должно умереть, чтобы Тому было, наконец, достаточно. – Прошлое не изменить, а настолько давнее… Оно уже определило многое в настоящем, так что пора отпустить это, - правда, Альбус все равно не хочет отпускать и забывать. Тому тогда был Хогвартс куда дороже чужих жизней – и, пожалуй, ничего не изменилось.
Только вряд ли ему пришло осознание, что школа, наполненная мертвецами, не будет больше его домом. Впрочем…
- Я все еще считаю это несчастным случаем. Том же… Нравился или не нравился – это вопрос сложный. Том был талантливым, гениальным ребенком… Но кроме жажды знаний и рвения к учебе в нем было многое, что не могло не оставить… отпечатка, - Альбус думает добавить, что Том в детстве не знал, фигурально говоря «как быть человеком», но… это ведь скорее всего не изменили годы. И кому как не Лестрейнджу знать об этом.
Альбус ловит себя на банальном сочувствии, когда кладет ладонь на плечо Рикарда. – Любить иных - тяжелый крест, - мягко замечает он. Молчит некоторое время, стараясь как можно аккуратнее облечь мысли в слова, но в итоге говорит практически то же, что и думает.
- Том… не из тех, кто знает, каково это. Не стоит жалеть о былом, мистер Лестрейндж.

Альбус слушает Рикарда внимательно, а сам смотрит на седину в его волосах. Лестрейнджу всего сорок с небольшим хвостом. Альбус почти до семидесяти был не очень-то и седым.
«И это – его теплота?»
Он думает о том, что Рикарду не могут не прийти в голову параллели с тем, что было между ним и Геллертом – и пусть эта дружба была тайной, пятном, от которого Альбус открещивался, Рикард был не из той семьи, чтобы ничего не знать о слухах.
Ничего не знать о словах Геллерта.
Впрочем, даже хорошо, что Лестрейндж не впитал идеи – только то, что мог впитать, не становясь фанатиком, только то, что не противоречило общему настроению факультета. Дело было в его отце? Нет, пожалуй, не в нем.
Если бы Лестрейндж-старший шел за Геллертом лишь исходя из выгоды, как было бы просто. Гриндевальд ненавидел тех, кто превыше всего ставил собственную выгоду. И Том, что характерно, тоже. Только если Геллерт превозносил свое дело – общее благо, о котором Альбус не мог думать без содрогания, - то… Риддл превозносил выгоду, но собственную.
Это было не удивительно – но пугающе.
Аргумент, что не работал с Гриндевальдом, работал тут – разве стоит благо одного, страданий сотен и тысяч. Пока еще просто десятков, но… Альбус понимал, что Том не остановится.
Или остановится.
Или нет.
«Если человек плюнет в общество, общество утрется. Если общество плюнет в человека, человек утонет». В случае Тома это не сработает так.
- Том не виноват, что не узнал любви, но виноват во многом другом, что с любовью если и связано, то косвенно. Из сирот часто вырастают насильники и убийцы, но из Тома вырос политик, - «и убийца». Рикард поймет намек, он, в конце концов, был рядом. – И я рад, что у него такой верный и любящий друг, - Альбус чуть сильнее сжимает плечо Лестрейнджа. Это попытка без слов сказать «вашей любви все равно ему будет мало, хоть вы и пытаетесь. Ему всего всегда будет мало». – И мне бесконечно жаль, что Том погиб, - «мне бесконечно жаль, что он ушел в тень». – Он мог сделать много хорошего, - «если бы передумал делать много плохого».
- Вы были ему дороги, мистер Лестрейндж? – Альбус внимательно смотрит на своего собеседника. «Вы были ему дороги хоть когда-нибудь?».

- Это книга, мистер Лестрейндж, маггловская. Том вырос среди магглов… и как бы ему ни хотелось откреститься от этого, прошлое его не оставило. Мы никогда не говорили с ним об этом и о его идеях, в конце концов, его факультет… не поощрял подобные мысли. Не мне вам об этом говорить, - Альбус задумчиво посмотрел на книгу, коротко хмыкнул и убрал руку от плеча Рикарда. Глупо рассказывать чистокровному магу о религии магглов – и о том, чему эта религия может научить. – Это – художественная литература. Магглы на редкость преуспели в этом. Конечно, сам Том куда больше бы порадовался книгам по магии, но… позвольте старику немного сентиментальности. Том никогда не был… обычным мальчиком, - Дамоблдор некоторое время молчит, думая о том, что на самом деле он совершенно ни в одном слове не солгал. Это глупость и сентиментальность – пытаться словами достучаться до монстра, которому нет дела до слов, есть дело только до силы и собственной власти.
- Я рад, что вы уверены… в том, что он к вам… небезраличен. В случае Тома – хоть какая-то теплота, направленная на кого-то вокруг… это уже большой дар, - Альбус не верит тому, что говорит ему мистер Лестрейндж. В конце концов… много ведь таки. Тех, кто уверен в том, что… сможет.
Сможет найти человеческое в том, что совершенно бесчеловечен. Сможет что-то исправить, что-то изменить. Альбус много видел такого – и чаще всего все вскрывалось уже в тот момент, когда человек превращался в пустую оболочку самого себя.
Темная магия оплачивается умением испытывать сильные светлые чувства – и в этом случае эти чувства страшнее самой темной магии. Омут, из которого не выбраться.
Да, безусловно – Лестрейндж сам пошел по этому пути. Мог, наверное, выпутаться. И, наверное, даже не подозревал, во что лезет. Отдать в руки своего кумира всего себя, семью – и всю Британию… Просто чтобы испорченный эгоистичный мальчишка как следует начал играть с этим. Ломая и сжигая.
Оставляя только пепел и руины.
Моменты, на которых основывался Рикард… Это ведь были осколки человеческого. Просто игра. Игра, которой влипший до конца человек пытался оправдать ту бездну, в которой увяз навсегда. Отдать свою жизнь зверю, который не знает, что с ней сделать и не представляет ценности…
Но Лестрейндж никуда не дерется.
Альбус некоторое время молчит.
- Вы можете почитать эту книгу. Я надеюсь, что она ему понравится, - Альбус говорит о Томе, словно он жив – то есть… он, конечно, совершенно не жив, но это выглядит как почтение к мертвому. И… если он не прав…
Вдруг он – и не прав.
- Я соболезную вам, Рикард. Несмотря на то, что в школе мы мало общались, вы всегда можете ко мне обратиться. Я… всегда готов помочь друзьям Тома справиться с болью от его потери, - Альбус внимательно смотрит в глаза Лестрейнджа, поймав его взгляд, потом все же кивает и уходит, неторопливо насвистывая какую-то не очень веселую мелодию.
Надо же, какая занятная защита.
Доказательств теперь все больше.