Camille Saint-Saëns - Danse Macabre

Смерть приглашает на вальс один-единственный раз – и искренне жаль тех, кто отказывается разделить с Ним паркет.
Европа сгорает войною, робко решив принять Его руку – и оказавшись втянута в бесконечный Totentanz, пляску смерти. Война в магическом мире практически ничем не отличается от того, что творится среди магглов - разве что за исключением самого театра боевых действий. К примеру, захваченный маггловским командованием в сороковом году Париж, склонил голову перед магической армией лишь в сорок третьем – и то, неохотно, всюду скалясь партизанами и кровавыми проклятьями.
Впрочем, было и иное – но чаще всего, армия магов брала легко страны – и с огромным трудом конкретные города. Оседлость магического сообщества была самой непостоянной вещью – а вот хорошо защищенные древней магией министерства и школы отдавались… не настолько охотно. Но – то была не такая уж и приоритетная цель. Не плен, не истребление – но установление нового порядка.
Не создание из руин нового мира (впрочем, не без этого, особенно этим жарким и душным летом) - а качественное изменение самой ткани этого мира. Не из старых кирпичей новый замок – а из легчайшего, но самого крепкого во вселенной шелка.
Территория Империи – магическая Австро-Венгрия не делилась и делиться не собиралась, особенно под новой властью – была чем-то вроде испытательного полигона. Германия – о, эта страна, измученная войной, отлично подходила для того, чтобы кардинально менять мир – но она всецело была ориентирована на войну. Австрия же, особенно ее столица – нет, магические кварталы тут почти не тронула война, да и страна была практически полностью открыта для посещения.
И еще она была первой ласточкой нового уклада общества.
В первую очередь, это касалось ключевых моментов – Статуса Секретности, этого воистину людоедского правила, которое почему-то заставляло магов превращаться в крыс при виде магглов. В Вене Статус Секретности был отменен полностью. Нет, конечно, это не звучало как «о, мы маги, а теперь мы покажем фокусы» - но тем не менее, магам было позволено колдовать везде, где им заблагорассудится, не отводя взгляды и не стирая памяти.
Разделения на магические и маггловские кварталы также не было – точнее, оно, конечно было и магглов в магические пабы, лавки и прочие заведения никто не пускал – вот еще, что эти животные там забыли. Но тем не менее, они ходили по этим улицам, они работали в этих местах.
И, на удивление, несмотря на тяжелые первые годы, сейчас уже все воспринималось магглами как должное. И если поначалу маги опасались использовать при них магию, то теперь никому даже в голову не приходило обращать внимания на этих несчастных вырожденцев.
Не говоря уже о том, насколько ярче стала жизнь всего магического общества – лучшие театры, опера, рестораны… Раньше о таком могли знать лишь магглорожденные, чистокровные же австрийцы считали, что посещать места скопления магглов – самое постыдное, что может быть. Несмотря на то, что в местах скопления магов ничего кроме как вечных досужих светских сплетен и не было.
Впрочем, для приезжих и уезжающих правила были строже – с магглами, все же, немного работали обливейторы. Не хватало еще, чтобы они выбалтывали важные сведения. Ну а приезжих магов просто инструктировали – но держать язык за зубами не требовали. Пожалуй, в сорок третьем Вена была единственным городом, где были только рады шпионажу.
Этой ночью здание Оперы было, пожалуй, набито битком совершенно необычными гостями. Здесь достаточно тесно соседствовала как маггловская, так и магическая аристократия – но, конечно же, бал-маскарад тем и был хорош, что никто доподлинно не знал, с кем танцует. По крайней мере, в залах было достаточно темно, а также в воздухе было натянуто достаточно легких размывающих границы восприятия чар, чтобы вечер был волшебным для всех.
Впрочем, в танцевальном зале к этому часу были одни лишь маги – иначе появление припозднившегося гостя не вызвало бы такого ажиотажа. И нестройных аплодисментов, и тихих возгласов, и тостов за здравие.
Рядовой светский раут своим прибытием почтил сам герр Геллерт Гриндевальд.
- Не стоит, - коротко осадил он своего спутника, который явно хотел привлечь всеобщее внимание, недовольный предположительно тихим приемом. Сам же Геллерт в принципе не имел ничего против замершей музыки и остановившихся пар – а также всех взглядов, которые оказались прикованы к нему. – О, прошу прощения, - картинно усмехнулся Геллерт и провел ладонью у себя перед глазами, сотворив маску из воздуха.
Зал тотчас расслабился, будто дело было в том, что он пришел без маски, а совсем не в том, что пришел – он. Музыка почти сразу зазвучала вновь, но явно сменила тональность.
Вот здесь против Геллерт совершенно не возражал.
- О, прекрати, Вайнц, - отмахнулся он, взяв из руки соратника бокал. – Мы всего лишь пару часов назад взяли эту стерву Данцкре, я имею право расслабиться, - Гриндевальд смеялся, но глаза его – нет.
Час сорок назад по его часам они взяли Эльзу Данцкре, удивительно упрямую и сильную ведьму из сопротивления. И фрау Эльза действительно нужна была живой – а задавить желание сделать с ней что-то удивительно противное было крайне сложно.
Впрочем, Геллерт сожалел лишь об одном – о том, что у него нет маховика времени. Очень уж хотелось перенестись в будущее и посмотреть, как Железная Эльза раскается в своих заблуждениях. А пока же она ждала своего часа в Нурменгарде.
Ради блага, все ради блага.
Геллерт не притронулся даже к своему бокалу, взглядов выловив в толпе мелькнувший яркий след – словно крыло невозможной птицы.
О, надо же. Совсем юная леди.
И кружится в вальсе с не самым подходящим ей кавалером.
Интересно, это недоразумение – молод, хорош собой, уже сразу видно, как безбожно глуп и нелеп, а также влюблен – уже является женихом или можно спасти принцессу от самого страшного дракона – скуки?
Геллерт не останавливает пару – молодой человек проявляет чудеса сознательности и замирает с партнершей сам. Отдает честь. А, кто-то из детей. Что ж, он всегда рад новым лицам – только, пожалуй, печати интеллекта им недостает… Фамилия… Кхм, да. Точно – фон Дорн. Старший сын, Фридрих-Йорингель.
Верно говорят, на детях гениев природа развлекается. А меж тем, пара остановилась не из-за него, а из-за окончания вальса. О, какая жалость.
- Не позволите ли украсть вашу даму? – Геллерт коротко усмехается и кланяется девушке. Она не австрийка и не немка – но тем приметнее. Высветленная – или бледная от природы – кожа, смоль волос, огонь во взгляде. Губы тронуты кармином, темная полумаска.
Точно, сынок фон Дорна собирается женится.
- Откажете ли старому вояке, фроляйн? – со смехом спрашивает Гриндевальд у девушки на английском, но даже не трудится убирать из речи акцент. Все говорят, что итог получается очаровательным. Впрочем, со «старым воякой» он немного перегнул – тут спасает разве что китель. О, ну и да – мало кто приходит на балы в кителе, но Геллерт тут давно законодатель мод. Не в парадной же мантии ему командовать, право слово.
Взяв даму за руку, он коротко и легко проводит над ее головой, создавая в непокорных волосах живые цветы. – Лугнасад, мисс, - он целует ей руку перед тем как вывести в танец. – Не стоит планировать собственную свадьбу, когда где-то женится Луг, - Геллерт позволил себе короткую усмешку. - Могу я узнать ваше имя, фроляйн?
В ее глазах – огни, но быть может, это всего лишь отражение свечей, парящих под потолком. В волосах же – лаванда, жимолость и жасмин, сплетенные с колосом пшеницы. На удачу? Или, быть может, это последний сноп, «старая ведьма»?
Скрипки тихо стонут в такт первым шагам.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2017-07-27 07:16:41)

Геллерту Гриндевальду не отказывают. Вообще. Никогда.
Даже скрипки меняют тональность, превращая заунывный вальс в яркое острое танго, стоит ему только вывести партнершу в центр. Что же, в этом есть огромный резон – Гриндевальд из тех, кто не любит скуку и не слишком любит вальс. Вальс – танец для бесед и сплетен, но беседовать можно и не прикрываясь приличиями, а танец – это танец.
Геллерт, в конце концов, завоевал себе исключительное право не участвовать в светских беседах – для этого у него есть люди.
Кстати об отказах.
Вслед за ним и его спутниками – Вайнц Кеннинг, Стефан Миллер – прибывают и прочие «приближенные» - те, кто могут себе позволить появиться на любом собрании или мероприятии, не вызывая вопросов «а что же вы тут делаете, герр, фрау, особенно с таким статусом крови, в таком виде». Среди равных – лучшие. Хотя, конечно, те, кого он выделяет как действительно ближних, тех, с кем они начинали, и кто такая же основа их работы, как и он – те здесь не все. Да и в принципе, тут в основном их дипломаты и шпионы – этим в удовольствие светские приемы. Остальные же тут, как и он, – исключительно из любви к искусству.
Фишер под руку с Сесилией Бувье – немного загорел под итальянским солнцем, вернулся буквально на пару недель для совещаний – и надо же, сразу в оперу. Верно планирует переговорить. Сесилия, как водится, намеревается его расстроить. За глаза ее называют королевской коброй – также ядовита, также прекрасна.
В танце его дама представляется – и он практически не удивлен. Значит, тот скорбный филин, что увивается вокруг Лили Бувье – и есть Поллюкс Блэк, который так не радует обоих огненных сестриц. Видимо, это их небольшая игра с фон Дорнами – только Геллерту довольно союзников, а с заносчивым Блэком все было ясно с первой беседы.
Генрих фон Дорн в паре с Ранежкой Войцович, а у Геллерта, меж тем, есть что ему сказать. Но не стоит отвлекаться от танца.
Светское общество – мелкие пауки в банке. Его собственные пауки лениво расползаются по этой банке, не слишком считаясь с главенствовавшими буквально танец назад законами и нормами. Нормы – это вообще понятие не для всех. Все маги равны – но некоторые равнее. И это совсем не вопрос крови – так думают лишь идиоты.
В прошлом магглорожденная, а сейчас обладающая неясным статусом крови Лили Бувье, задумчиво курящая сигару на длинном мундштуке отказывает чистокровному на сотни поколений Блэку, но охотно принимает руку открыто маглорожденного Вознесенского и выходит на танец с ним. Выглядят они даже комично -  Вознесенский ниже партнерши почти на голову, а в танго Лили еще и не бросает сигареты – они с партнером передают ее друг другу, о чем-то увлеченно беседуя. Сесилия неодобрительно следит за сестрой, а потом и сама нарушает все правила высшего света и приглашает Блэка потанцевать.
Ну, что одна рыжая сестра, что другая – Блэку не должно быть разницы, если он действительно столь же скорбный и скучный, как и на первый взгляд.
Геллерт не любит, когда его пауки и паучихи жрут кого-то из «этих» без позволения, но конкретно здесь их интересы не пересекаются совершенно.
В конце концов, правила действуют лишь для тех, кто вне их круга – лишь для тех, кто не положил всего себя на алтарь высшего блага. Геллерт считает, что для тех, кто сражается со всем миром ради этого правила должны быть несколько иными.
И потому – не отказывают «обычные». Его люди живут лишь по его правилам – которые включают в себя вариации легендарной фразы «вы, мессир, конечно, гений, но вы не правы там-то, там-то и там-то, а сделать нужно так-то и я прав/права, а вы – нет, вот и молчите». Его люди имеют право сказать свое мнение, его люди имеют право забыть о нормах и приличиях.
Его женщины могут отказывать мужчинам, его женщин не волнует статус «старой девы», его мужчины могут выбирать себе партнера сильнее, его мужчины не руководствуются предрассудками крови.
Мир, который строит Геллерт Гриндевальд на костях, плоти и крови старого, обильно посыпая пеплом прежних устоев – совершенен. Магам там не требуется ограничивать себя, магам не требуется считаться с нормами, которые были навязаны извне. Все решает лишь магическая сила, лишь воля. Только то, что и должно решать.
Но общество пока не готово – и потому на людей Геллерта косятся, все еще косятся. Дамы прячут за веера неодобрение, мужчины прячут жадную зависть в бокалы.
Что же прячет девушка с именем святой, которая посмела примазаться к давним магическим традициям?
Почти с именем святой, поправка.
Девушка двигается неплохо, танго с ней не становится проблемой – и это радость, Геллерт неоднократно ошибался. Впрочем, она ничего не щебечет – и это радость вдвойне, чаще всего юные прелестницы готовы вывалить на него все глупые сплетни и отдаться прямо посреди бальной залы.
- Я родился в ночь вашей частичной тезки, мисс Блэк, - отвечает Геллерт, ловит взгляд фон Дорна-старшего и коротко качает головой. Молодому жениху придется развлекать другую даму некоторое время.
Геллерт ни в коем случае не лезет в эту хорошенькую, но определенную пустую голову, отягощенную фамильными драгоценностями. – Так что ночь Лугнасада волнует меня в меньшей степени, - партнерша у него податлива и легка, позволяет вести в танце резко и властно, немного рискованно. Она, пожалуй, подается его движениям и продолжает их даже слишком охотно. Бедная птичка, она заскучала с сыночком фон Дорна.
Они продолжают танец – Геллерт ведет уверенно, он все еще не слишком реагирует на поведение партнерши, продолжая четко вести собственную линию, хотя… Юная мисс достаточно яркая и красивая, чтобы испытывать некоторое желание дать ей самой вспыхнуть в танце. Танго прекрасно тем, что партнерша ведет.
К примеру, сейчас Лили – ее огненные локоны выбились из строгой прически – откровенно «танцует» своего партнера. Вознесенский, тем не менее, позволяет вольности – он хитрый и быстрый маг, создать розу из сигареты, что теперь они передают, едва соприкасаясь губами – о, это ничего не стоит.
Но – пускай веселятся.
Не все отдавать веселье тем, кто никогда не выходит на передовую.
Скрипки издают последнюю жалобную трель, которая совпадает с концом танца – он держит мисс Блэк почти на одной руке, крепко прижимает к себе. Что ж, этот танец был… даже немного интересным. Не настолько интересным, как развлечения остальных – Сесилия и Лили явно избавляются от стресса, Ивор Фишер … о, Ивор тоже. Его партнерша – Франческа де Лаварьини, наследница Медичи. И танец, и задание, как удобно. О, Ивор, Ивор, совершенно не стесняется прагматизма, прохвост.
Впрочем, привести даму на оперу «Волшебный стрелок», что дают исключительно для герра Гриндевальда этой ночью – что может быть эффектнее?
Геллерт коротко целует руку мисс Блэк, не торопясь отпускать даму от себя. – Здесь, фроляйн, смертная тоска, вы так не думаете?  - задает он вопрос, не отрывая взгляда от ее потенциального жениха. – Пойдемте со мной, - Геллерт коротко ловит взгляд Миллера, обозначая, что уходит, а сам, не дожидаясь решения мисс Блэк, выводит ее из зала на мраморные лестницы оперы, а потом, словно зная, куда идти – а он и впрямь знал – на узкие потайные, служебные. Гриндевальда, признаться, не слишком волнует, что прекрасная леди может банально убиться в этом своем ярком платье – но за руку он ее держит крепко, а по узким проходам ведет практически прижимая к себе. Они идут долго, достаточно долго – до тех пор, пока неожиданно не выходят на верхнюю галерею, практически под потолок зала.
Туда, где пойманными птицами бьются голоса репетирующих певцов. Геллерт усмехается, прислушивается, различая заглавную арию второго акта.
- Вот теперь куда интереснее, верно? – фроляйн выглядит несколько запыхавшейся, или нет? Впрочем, кому какое дело.

Отредактировано Gellert Grindelwald (2017-07-30 22:08:10)

- Страстно люблю все британское, мисс Блэк, - Гриндевальд смеется, задумчиво комментируя фразу юной фроляйн и опирается на перила локтями. Он несколько мгновений слушает пение – без музыки покамест, а капелла, там внизу распеваются, а потом делает короткий взмах палочкой.
Это не заклинание даже – просто смутные образы, витающие в его сознании, которые выливаются в яркую атмосферную иллюзию. Иллюстрация.
Образ пустыни, темного ночного неба, с невозможно яркими звездами, немного запаха гари и озона и одинокий жаркий огонь, в котором рождаются магические пули. Вторым взмахом палочки рождается темная густая тень – бессловесный демон, что хищно скалится и буравит мисс Блэк яркими углями глаз, а после, словно приласканный рукой создателя, ускользает прочь.
Внизу сбивается пение, слышен гулкий шум – не паника, но близкое к тому, пусть в опере и привыкли к магии, но чаще всего – к той, о которой они знают – вот здесь будет магия. Сошедшие словно с небес практические живые иллюзии – это слишком. Не нужно быть пророком, чтобы увидеть, что хваленое английское сопрано банально падает в обморок.
Гриндевальд кривит губы и поворачивается к Вальбурге Блэк вновь.
Она красива, эта девочка. Собственно, в этом ее главное достоинство – она красива не кукольной красотой, она красива как может быть красив ураган. Так красивы, пожалуй, испанки – тяжелой, королевской красотой ядовитой змеи в броске.
Гриндевальд не слишком нарушая правила приличий протягивает руку и возвращает в прическу дамы выбившийся локон.
У него были люди, которых дам ему Туманный Альбион – и словно в насмешку над ним он даже предлагал порой еще. Но…
Англичане хороши тем, что здесь, при нем, они совершенно меняются. Даже чопорный Блэк – стоит ему лишь окунуться в пеструю венскую жизнь – и тот становится чуть живее статуи.
Впрочем, они говорили, помнится – тридцать восьмой, с Гриндевальдом тогда не говорил лишь только ленивый, а Блэки с их статусом крови… Статус крови – смутное и не самое приличное понятие в обществе Геллерта. Приличия, нормы, мораль – все туда же.
Но, конечно, Блэк и его убеждения… Интересно, головка его дочери забита ими же? Геллерт усмехается коротко, когда неожиданно ударяет оркестр. Эта усмешка – словно усмешка Самаэля, но цель его сейчас – совсем не чужая душа.
Ему нет дела до душ – только до душ. Ему нужно все – тела, сердца, души, разум. Нет полумер и полутонов.
И потому Блэк остается вне его круга – и останется там навсегда. Нельзя сказать, что люди не меняются – меняются, даже порой так быстро, что он не может отследить этого. Меняются – или умирают.
Туманный Альбион привел ему двух соратников – и взял их обратно по прошествии лет. Нельзя сказать, что Геллерт сожалеет – на сожаления нет времени, Европа и Союз горят под руками его армии, но тем не менее…
- Все британское, кроме, пожалуй, традиций, - Геллерт предлагает партнерше руку и ведет ее вдоль купола Оперы. Купол красив – изящно расписан, а отсветы огромной люстры бросают на лица таинственные тени. Иллюзорный Самаэль резвится чуть ниже в звуках потрясающей музыки.
Юная мисс Блэк не одобряет поведение его людей – и Геллерту мельком интересно, что этою Зависть или тщеславие? Нет, тут, пожалуй, воспитание истинной леди.
О, как же это скучно.
Гриндевальд не общается с мужчинами и женщинами, он общается с магами – но те так любят делить себя на группы. Знать, чистокровная знать – и леди, и лорды. Лордам позволено пьяными отплясывать на столах в обшарпанных кабаках – а леди обязаны их за то отчитать, даже если им хочется задрать юбки и пуститься в плясе рядом.
Эта девочка юна – но ее глаза не горят яростным огнем познания, не горят, по сути, ни каким огнем. Выйти замуж, родить детей. Для мальчишки фон Дорна она будет прекрасной партией – оба без полета, да какого полета – банального подпрыгивания.
Куда все делось?..
Геллерт помнит себя молодым – в этом возрасте его бросало из крайности в крайность. Возвращение из Британии погрузило его в лихорадку на несколько лет – не физическую, лишь… как это говорят, лихорадку сердца. Он не мог найти покоя – и не находил его и по сей день. Покой – застой, иллюзия. Покой невозможен, пока с миром что-то не так.
Но он ведь был не один.
Многие люди, которых встречал он на своем пути в эти годы – им также не давало успокоиться одно понимание. Одно знание, даже не так – с миром что-то не так. Нужно менять. Он помнил молодыми своих ровесников, своих соратников. В конце концов, юнцов и девиц, что до сих пор приходят под их знамена. Они глупы – молодость всегда глупа, но не пусты. Да, безусловно, он готов вечно насмехаться над их идеалами, над их надеждами и чаяниями – но за ними стоит хоть что-то.
Стояло раньше – а сейчас он под руку ведет девицу Блэк, что подобна пустой вазе. Богато изукрашенная, изящная… Но гулкая, если постучать.
У скучных родителей получаются скучные дети? Нонсенс.
Это определенная болезнь чистокровных? О, он сам чистокровен. Забавно думать об этом, конечно, но на самом деле да – Гриндевальды чистокровны. Но не настолько, чтобы это был повод для гордости – а что у Блэков кроме чистой крови?
Геллерт думает о том, что было бы забавно одно – не будь он собой, то проси он руки этой девицы, получил бы отворот-поворот от ее сиятельного папочки. Будь другой мир, где Геллерт Гриндевальд – все еще холостой наследник своего рода, что хочет породниться с каким-нибудь английским семейством – то для Блэков он был бы не так хорош. Эта мысль веселит – и одновременно доказывает, что чистота крови в вопросах реальности не стоит и гроша.
Традиции.
Магия.
Вот, что стоит всего.
И то, что Геллерту безмерно печально от простого факта – красивая девица навсегда обречена остаться всего лишь красивой. Женщиной, матерью. Красивым вместилищем своей физиологической сути. Не магом, в принципе. Ей ничто не мешает быть и сквибом – какая разница, если магический дар, что в ней бьется – не так чтобы очень ярко, не так, чтобы почувствовать силу через кожу, но ощутимо – обречен погрязнуть в бытовой магии и будет расходоваться лишь на заклинания, создающие прическу.
Геллерт молчит некоторое время, глядя на мисс Блэк.
Могла ли бы она стать великой?
Неважно кем – боевым магом, который способен убить парой удачных заклинаний, целителем, что вытаскивает с того света, алхимиком, зельеваром, некромантом… Кем-то, кроме вместилища чужого семени, которое потом переродится в потомство.
Способна ли ее кровь политься на благо магии – а не на благо размножения?
Нет, кто-то должен этим заниматься, безусловно.
Но как цель жизни?
- Расскажите немного о себе, фроляйн, - Геллерт коротко целует ее руку с коротким поклоном. – Такая девушка как вы не может просто любить светские приемы, разве нет?

- Туманный Альбион подарил мне нелюбовь к Лондону и неотступный запах яблок, - Геллерт усмехается в ответ на вопрос девушки и целует ее руку – простое движение, он в принципе ужасно любит всячески нарушать чужие границы. Поцелуи рук – это достаточно невинно, просто жест – так принято и даже этикет не возразит. – Я бывал в Лондоне и в Британии многократно, каждый раз – с разными целями, - задумчиво усмехается Геллерт, слушая, что прекрасная юная фея говорит о традициях. Звучит весьма смешно – она себя слышит? Воплощать в себе традиции…
Быть может, лишь традиции вековой магии, а не вековых рамок? На магию он согласен.
О, Англия и чудный Хогвартс, что учит слишком правильный колдунов. Тех, что не представляют, каково это – выйти на улицу среди маггловского города и создать химеру. Тех, что безмерно часто повторяют, что он не прав, что он – воплощенное чудовище.
И, конечно же, тех магов – того мага – который говорит ему, что он не прав. Который, пожалуй, сказал все это – и теперь попросту томительно молчит без остановки. Жаль, что нельзя спросить. А хочется.
Геллерт коротко касается разума девицы Блэк и с сожалением чувствует, что этот разум хоть как-то, но тренирован. Жаль, он хотел бы… Посмотреть.
Легилименция – искусство, которое заставляет действовать молотом так осторожно, словно шпагой, но окклюменция – крепкая дверь на пути шпаги. Открыть ее, конечно, можно, это несложно, но вскрыть совершенно незаметно…
Он давно не видел Альбуса – хотя бы тенью в чужом разуме. Впрочем, не Альбус растит красивые цветы с пустым стеблем, далеко не Альбус.
И если до того Геллерт еще сомневался в талантах мистера Блэка – быть может, он пригодится в хозяйстве, теперь, когда капиталы Малфоев из этого хозяйства ушли – то нет и нет. На перекройку этого человека, его семьи и его разума потратится слишком много времени. Время ценно, а деньги… вести дела никто не помешает, раньше не было никаких проблем.
Или быть может воспользоваться тем, как Блэк смотрит на Лили?
Нет, она его удавит безо всякой магии.
- Дурмстранг, - Геллерт коротко пожав плечами отвечает на вопрос. – И, безусловно, бесконечные подворотни городов мира, - Гриндевальд фыркает. Подворотни и темные углы, где он сражался за свою жизнь и благополучие – лучшая школа из всех, что были у него.
Впрочем, альма-матер – весь мир без скидок и раздумий. Волшебник учится всегда – от первого до последнего вздоха. Остановишься – умрешь. Учиться иможно всему – ходить, говорить, кодовать…. И это «колдовать» - бесконечно до предела. До самого последнего предела, когда понимаешь, что нет границ, нет… ничего, собственно, нет, что остановит.
Последняя граница – смерть – но идти, обнимая Его, как обнимают любовника – это увлекательно. Последняя граница – жизнь – и отдавать ей бесконечные дары – да, всегда, до тех пор, пока она сама не начнет жадно брать.
Геллерт задумчиво усмехается. Традиции Блэков – считать, что чистая кровь может наполнить сильнее, чем наполнит другая кровь.
Старая сказка на новый лад. Геллерт задумчиво ведет палочкой – и в воздухе ткутся сверкающие шарики, что складываются в картину. Некоторые шарики больше, некоторые поменьше. Некоторые цветные.
Это очень простая схема – начинается она с маггла и мага. Вот маг, у него шарики крупные и яркие, все четыре. Вот маггл – мелкие, тусклые. Вот их шарики вмешиваются – и потомство может быть с разным набором.
Генетика.
Школьные учебники магглов.
Альма-матер, о которой не говорят в приличном обществе – а Блэки в этом случае самое приличное общество. Шарики танцуют в воздухе и воплощают собой сложные структуры, складываются в цепи и схемы.
Из этого состоит каждый.
И лишь одно отличие между магами и магглами – но не кровь. Не рождение.
И магглы, и маги – один и тот же набор одного и того же. И различие не такое заметное, как светлые волосы – но работает по тому же принципу. Пусть сложнее. Пусть запутаннее. Но суть – она одна.
Генетика.
Просто у одних причудливый паззл сложился одним образом, у других – совершенно иным образом. Нет большой разницы в том, где родились они оба – у них куда больше общего.
Но – есть те печати, что не убрать.
Происхождение.
Воспитание.
Печати, что общество ставит на своих молодых – и что с этими печатями происходит после. Пустые куклы, что считают чистую кровь и деньги залогом процветания… Это лишь побочный продукт.
Но безмерно печалящий продукт.
Геллерт думает о том, что никто по сути не обязан развиваться. Что дойдя до какой-то точки человек может изменить себе, изменить будущему – думая о том, что делает лучше.
Но эта девица не выбирала. Она не выбирала остановиться – мир выбрал за нее.
Геллерт внимательно смотрит на юную Блэк. – Что ж, такое стремление к знаниям весьма похвально… Могу ли я предложить свои услуги лектора? – Гриндевальд коротко улыбается. Нет той магии, в которой он не хочет делится знаниями, нет той магии, которая его не радует. – Не могу сказать, что в зельеварении я большой мастер, скорее уж на уровне прочих – но я к вашим услугам, - Гриндевальд думает о другом, другом разделе магии.
Он бы посмотрел, что ожидает эту девушку.
Будь здесь сухие птичьи кости, горная полынь и вербена – он бы посмотрел.
Будь здесь карты с темным выжженным узором, будь здесь старые рунные камни.
Здесь нет ничего – но Геллерт знает, что удивит и без того.
Он увидит огонь – подобный робкому деликатному огню свечи, - огонь, что никогда не взовьется пламенем. Начинания в магическом искусстве – которым никогда не выйти за пределы тяжелого пыльного особняка.
Истлевшие птичьи кости и плесень, что покроет вербену.
Потухший интерес к зельям, пустые накрытые паутиной колбы. Упадок и пустота.
Нет.
Пусть хоть что-то живое, хоть что-то настоящее – но пусть будет.