«Рикард мертв!»
Эта та мысль, с которой Ровена никак не могла свыкнуться. Она преследовала женщину днем и ночью. Преследовала с того самого дня, как она узнала о смерти брата. То самое тоскливо щемящее сердце чувство и разделило ее жизнь на «до» и «после».
Каждый раз эта мысль тенью ложилась у женских ног, а ночью – прокрадывалась в беспокойные  сны, превращая их в кошмары, от которых обязательно проступает испарина на лбу, после которых не уснуть без зелий или теплой ладони Эдварда, покоящейся на животе.
Ровена медленно проходит вдоль сада, одной рукой удерживая пальто на груди, другой – поддерживая шаткое равновесие. Магия семьи беспрепятственно пустила урожденную Лестрейндж на свою территорию. Но Ровена шла сюда с одной лишь целью: вновь посетить склеп, о существовании которого успела позабыть на долгие годы. И снова вспомнить.
Внутреннее состояние Мальсибер далеко от идеального – она не замечает ничего и никого вокруг. Не ощущает, как обнаженные ветви высоких кустов цепляют за рукав одежды, будто бы останавливая женщину. И неприятно тянут светлые волосы, если удается зацепиться за них ветвями поменьше. Даже свежий воздух с каждым вдохом становится лишь тяжелее.
Ровена заворачивает и скрывается за стеной кустов. Несколько шагов и невысокое мрачное здание предстает перед ней. Она подходит к нему, но не торопится заходить. Рассматривает минуту, другую, третью, будто бы видит его впервые. И молчит, забывая, как дышать.
За прошедшие дни Роу так и не нашла в себе силы спуститься в склеп, не ощущая дрожи в ногах, не ощущая ком в горле. И сейчас ведьма прошла туда с такими же ощущениями. Надолго ли ее хватит в этот раз? Как долго пробудет в этой гнетущей атмосфере, безжалостно давящей на психику. Хотелось развернуться и уйти. Но не сейчас.
Леди Мальсибер спускается по лестнице и останавливается, ощущая как жуткий холод постепенно пробирается сквозь плотную ткань одежды, охватывая женщину. И она достает палочку, согревая себя заклинанием. Вышло совсем слабо. Но древко не прячет, освещая Люмосом путь.
Ровена проходит вдоль коридора, в стенах которого замурованы урны – все, что осталось от каждого из Лестрейнджей. Уже нет тех, кто вспоминал бы их. Нет тех, в чьих сердцах они жили когда-то. Мальсибер прикусывает нижнюю губу, ощущая, как ноги наливаются свинцом.
«Рикарда не должно быть среди них! Не должно!»
Она останавливается, переждав несколько секунд. И направляется к зале, где стоит еще не  вмурованная урна брата. Роу опускается на корточки, опуская волшебную палочку. А ладонью  свободной руки упирается о холодную стену. «Все, что от тебя осталось…»
Но Мальсибер не обращает внимания на маленькую скульптуру женщины в длинном одеянии, что находилась рядом с вмурованной урной Лавинии. Она замечает, что нет свернутого вчетверо небольшого пергамента, который она оставляла за прахом Рикарда пару дней назад. Сердце забилось быстрее. Роу никому не адресовала это короткое послание. Она не знала, кто мог забрать его. Но нутром ощущала, что забрал его именно Риддл. Да, написано оно было именно для Тома, которого Ровена в сердцах и винила в смерти брата. Об этом она не знала абсолютно ничего – только то, что известно общественности. Ровена Мальсибер не глупа. Она знала, что Рикард ни за что не оставил бы Риддла одного в этом мире. А, если оставил, на это  есть причина.
Шаги, раздавшиеся за спиной Роу, заставили ощутить холодок, пробежавший вдоль позвоночника и застывший у копчика. Дыхание на секунды перехватило, а тонкие пальцы сильнее сжали древко. Женщина медленно выпрямляется. И так же медленно разворачивается. Она немного приподняла волшебную палочку, и этого хватило, чтобы увидеть перед собой Риддла.
Ровена нахмурила светлые брови – Тома она меньше всего хотела сейчас видеть тут. Что ж.
– Забрал то, что предназначалось тебе, Том? – поинтересовалась Мальсибер, которую правила приличия сейчас  не волновали от слова совсем. Слова приветствия тут не уместны – не то время и не то место.  

Его взгляд пуст, как поврежденный сосуд, который наполняешь все чаще и чаще. Пуст и холоден, каким когда-то был сам в юности. А потом... потом Ровена перестала замечать многое, что касалось Тома Риддла. Она знала нечто, что намного важнее всего вместе взятого, остальное – ерунда. Мелочи, на которых даже не стоит акцентировать свое внимание.  Но это равнодушие, которое отчетливо источал Том, вызывало волну злости, которую Ровена с трудом подавляла в себе.  Она вовсе не стремилась встать на пути волшебника, имя которого не слетало с уст многих волшебников, охваченных немым страхом. А потому посторонилась, когда тот прошел мимо, дабы не вызвать раздражение Риддла одним неосторожным словом или действием. И, судя по всему, в последнее время это было особо легко сделать.
– Ты и есть сама смерть... – негромко равнодушно констатирует факт ведьма.
Разве можно как-то иначе назвать человека, который легко распоряжается судьбами тех, кто ему неугоден? Того, кто матовой бледностью и фигурой, затянутой в черный плащ, ассоциируется с нею же? Того, кто с самой юности отличался от всех сверстников, тем самым порождая множество слухов и вопросов, многие ответы на которые не найти и по сей день.
И Рикарда забрал с собой же...
Мальсибер хмурит светлые брови, между которых залегает тонкая морщинка, не понимая, почему Риддл крутится рядом с урной брата – явно не для того, чтобы безмолвно горевать. Но молчит, не интересуется, с какой целью он спустился в склеп. И явно не для того, чтобы рассказать о желаемом хозяйке короткого послания – у Тома свои цели. Как всегда.
– Не хочешь поделиться тем, что на самом деле произошло с моим братом? – тягостное (для нее) молчание нарушает приглушенный голос Ровены, который едва не дрожит не от произнесенных слов, нет – от ощущаемых в этот самый момент эмоций, которые не гармонируют друг с другом. – Никто кроме тебя не знает правды – я уверена в этом! И не узнает впредь. 
Не совсем осознанно Роу делает короткий шаг назад и тут же останавливается, не отходя далеко. И наблюдая за Томасом.
Нет, не тот Риддл человек, который делится чем-то сокровенным с кем бы то ни было. Роу больше чем уверена, что не дождется от мага ничего действительно стоящего. Но сейчас-то он здесь, несмотря на то, что мыслями был где-то за пределами имения Лестрейнджей. А значит, есть еще возможность либо удостовериться в своих предположениях, либо опровергнуть их.

– Его зовут Рикард! – негромко произносит она, не желая повышать голос там, где выше всех – лишь глубокая тишина. Спокойно, не вызывая негативных эмоций. А горло сковывают невидимые цепи душевной боли от понимания того, что Риддл нарочито не желает произносить имя брата. Сковывают и не дают сделать ни  глубокого вдоха, ни выдоха.
«Его звали» было бы сказать куда правильней. Рикард мертв. И ничего уже не изменить. Вот только для сестры он всегда будет жив, пока бьется ее сердце. Как трогательно и нелепо одновременно. Грустно и неправильно.   
– Как жаль, что осознал он это только сейчас, – по-прежнему спокойно продолжает она, окончательно подавив вспышку злости.  
Мальсибер сжала боль в кулак так, что длинные ногти впились в ладони, оставляя узоры полумесяца. Она закрыла глаза, потирая их подушечками пальцев. Она сделала глубокий вдох затхлого воздуха, тихо выдохнула. И открыла веки, бесстрастно наблюдая за странно ведущим себя Риддлом. И расслабила тонкие пальцы.
– Рик посвятил тебе всю свою жизнь больше, чем кто-либо из Рыцарей. А ведь тебе никто и никогда не был нужен. Хотя когда-то неправдоподобно давно  я была уверена в ином. Только мы оба помним об этом. – Она прекрасно помнит поведение Тома в далекой, словно сон, юности. Помнит его выходку на свадьбе, хотя незадолго до этого торжества вела себя не лучше. И Том об этом так же прекрасно осведомлен. Но потом свыклась в отличие от Риддла. Вот и вся разница между ними. Все более чем очевидно. – Но осознал это почему-то только сейчас. – Роу качает головой. Том прав: его слова более не значит для Ровены ровным счетом. Как и ее слова – для него. Чем она заслужила правду из уст Риддла – интересно. Ведь с юности он воспринимал ее красивое дополнение к чему-либо – не более того. – Чем же я заслужила правду? Я, ведь, для тебя никто. – просто поинтересовалась женщина,  скрестив руки на груди, насколько позволяла плотная ткань пальто. И сделала короткий шаг в сторону, встав вполоборота к наследнику Салазара Слизерина, задумавшись. – Значит,  это и побудило его сделать то, что он сделал? – не уверено произнесла леди Мальсибер, не желая верить в то, что было вполне правдоподобно. «Что же ты сделал такого, что заставило Рикарда взглянуть на тебя по-другому?»   

«А знает ли Риддл себя так же хорошо, как думает?» совершенно непроизвольно пронеслось в мыслях женщины, после озвученной им риторической фразы. Но вслух не произнесла. Только рвано опустила руки вдоль туловища, когда услышала следующую фразу.  В этот раз озвученную  специально для нее. И в первый момент промолчала. Только в первый момент.
– Не суди всех по себе, – так же тихо произнесла Ровена, без злости, без каких-либо эмоций. Сухо. Равнодушно. Оставаясь стоять вполоборота к Тому. Только машинально повернув голову в его сторону, чтобы слова не растворились в полумраке склепа, так и не дойдя до Риддла. – Если Рикард и сделал что-то за твоей спиной – это ради твоего же блага. А ты воспринял это как угрозу. – Вывод, не основанный ни на чем – лишь на собственных догадках. Пустые слова, не несущие в себе никакого смысла. Она не собиралась доказывать что-то Наследнику – бессмысленная затея, заранее обреченная на провал. Как всегда!   
Тяжело судить о чем-то, когда ты даже приблизительно не знаешь, в чем же дело. Одно она знала точно: Риддл поспособствовал случившемуся с Рикардом.
– И что же ты сделал, чтобы показать, насколько недоволен самодеятельностью Рика? – насторожилась Роу, припоминая, в каком состоянии брат прибыл в Мунго в конце января. Но отчего-то не соотнесла это с Томом. А зря. – Избил? – Одним только Мерлину и Моргане известно, что происходило там на самом деле.     
И миссис Мальсибер уже не так уверена, что хочет знать правду – все может оказаться намного хуже, чем она предполагала. И нужна ли ей эта правда? Зачем лишний раз думать о том, что уже не изменить. Зачем нервничать, вредя только себе.   
– А разве я сказала, что правда облегчит мою жизнь? – она искренне удивилась. – Или что чем-то заслужила ее? То, что я хочу узнать, что же на самом деле произошло с моим братом, вовсе не означает, что мне нужно это знать. А правда у каждого своя! – Она противоречила себе же. Роу разворачивается в сторону Лорда, наблюдая за тем, как он взял в руки урну с прахом Рикарда. И холодно добавляет:  – Оставь его хотя бы сейчас.  

Никогда прежде собственное имя не звучало так пугающе, слетая с чужих губ.
Никто прежде не произносил ее имя с интонацией, от которой вдоль позвоночника пробегал холодок, а тело в одночасье цепенело под испытующим взглядом. Она видит, как двигаются его губы, но не слышит слов – учащенное биение колотящегося о ребра сердца приглушает звуки извне.
Страх накатывает на женщину ударной волной, когда он поднимает руку, и на мгновение ей кажется, что она забывает, как нужно дышать.

Яркая вспышка чужого сознания молниеносно всплывает перед глазами леди Мальсибер.
Рикард.
Она хочет подбежать к брату, хочет во все горло крикнуть его имя, но иллюзия не позволяет ничего – только беспомощно наблюдать за тем, что нельзя охарактеризовать иначе, как Ад. Те муки, которые терпит Рикард. Жестокость, на которую пошел Риддл. Пара громких слов, за которым смысла ей не понять. Пара отдаленных мыслей Томаса. Она нутром ощущает нарастающий гнев, подсознательно – слабость собственного тела. Ей хочется крепко зажмурить глаза, не в силах наблюдать за тем, как Рикард превращался в нечто, что с сомнением можно назвать человеком. Ей хочется зажать ладонями уши, чтобы не слышать мучительных стонов брата. Но чужое сознание по-прежнему наглядно показывает ей то, о чем она так упорно стремилась узнать. Показывает, но не объясняет ничего. И Ровена начинает сожалеть в своей настойчивости, даже не подозревая, что эта картина глубоко въестся в собственное сознание, порождая ночные кошмары. 
Тони? Отдаленно проносится мысль. Ужас, мгновенно овладевший Долоховым. Его взгляд. И... Эдвард, едва переступивший порог...
Ровена делает глубокий вдох, наблюдая за мужем. Но не успевает ни о чем ином подумать, как снова оказывается в полумраке склепа.

Глаза ее, полные ужаса, неотрывно смотрят в холодные глаза напротив, мыслями все еще пребывая в чужом сознании. Она не может вернуться обратно, пока не делает глубокий вдох, второй, третий. И лишь тогда, когда Риддл прикрывает веки, Ровена возвращается в гнетущее настоящее.
Ресницы влажные от проступивших слез, оставивших мокрые дорожки на бледных щеках. Тело трясет, точно в лихорадке. Ноги ватные. И тянущая боль внизу живота, от которой женщина хмурится. Хочется подтянуть ноги к груди. Но она делает несколько шагов назад, пока не упирается спиной о стену – увиденное никак не желало покидать сознание Мальсибер. И нехотя женщина сползает по стене, открывая веки.
Больше всего сейчас Ровене хотелось оказаться в беспамятстве. Чтобы не переживать это раз за разом. Но сознание настойчиво не желало покидать ее, снова и снова показывая женщине эти картины. И Ровена прикрывает рот тонкой ладонью, сдерживая грудной стон, ощущая лишь отвращение, злость и глухую ярость – Риддл умеет надавить на больное без использования магии, зная чужие привязанности, слабости. Роу рвано опускает ладонь, делая несколько глубоких вдохов.
Чудовище! Одними губами произносит Мальсибер, не решаясь озвучить мысль – ей есть, кого беречь. И молчит, растворяясь в полумраке склепа, повернув голову в сторону, глядя в пустоту. Рикарда все равно не вернуть.
– Риддл! – голос Ровены подрагивает. И она ощущает его пристальный взгляд на себе, от которого хочется спрятаться, как прячется совсем еще крохотный малыш. Но она не может пересилить себя и поднять на Риддла взгляд, даже ощущая промозглый холодок пола. – Я не хочу знать, что явилось причиной... этого. – Она не хочет называть вещи своими именами. – Но прошу одно: не трогай мою семью.
Один Мерлин знает, что творится в голове Тома. И знает ли он сам, что далеко немаловажно. И Ровена все-таки поворачивает голову в его сторону, медленно поднимая взгляд на мага.