Любой путь начинается с малого. Особенно, если не дай Мерлин  - путь к себе.
Улыбки ли, теплого взгляда, вовремя данного согласия – всего этого может оказаться достаточным, что бы сломать чуждые рамки. Сейчас, когда миновало два года, Барти то и дело спрашивает себя, как нашел силы не струсить тогда? Не сбежать от того, что Отцу бы очевидно не понравилось. Значит, была какая-то храбрость и прежде?
За минувшие годы Крауч узнал, как быстро могут отрасти крылья – не робкие ощущения, боязливые порывы, а настоящая уверенность, пусть не в себе, но в другом ком-то. А с нею – умение дышать. Силу взять себя в руки.  Шаг за шагом и он уже не понимает, как раньше мог жить. Находя в себе то, что раньше и предполагать не мог, Барти ощущает себя маленьким ребенком – тяга постоянно задавать вопросы такая же. По счастью – большая часть его вопрошания – риторическая или не ищет ответа – просто обозначает очередную черту.
И вот оно - Поставленные вопросы после каждого утверждения отца. Разница между отсутствием выбора и преданностью, которую избираешь сам.  Рухнувшие стены последних барьеров – что бы не думал отец желанная стажировка.
«Не все что есть я – твое»
Теперь ощущение полета приходит куда чаще. Оно уже не связано с одним единственным родом магии. Барти так и не научился не переживать едва ли не по каждому поводу, но с удивлением обнаружил что с каждым месяцем он все реже ощущает этот «провал» рядом с Рудольфусом.
С каждым днем – проще спросить, проще стоять рядом, легко улыбнуться на самом деле, не страшно ошибиться.
Разговоры плетутся сами. От магии современной до древних ее глубин. От одного искусства к другому. Барти не замечает, когда начинает высказывать свое мнение. Когда предположения перестают опираться на чьей-либо опыт, кроме своего. Когда находит слова на спор.
Когда впервые его не передергивает от слова «семья».
Но кое-что скребется. Мир вокруг стремительно летит в пропасть и это едва ли секрет для того, кто не хочет отвернуться. А значит приходят вопросы.
За разговорами о магглах и их достижениях – войны.
За разговорами о прошлом – притаились так ненавидимые отцом идеи Гриндевальда. Барти симпатизирует им почти иррационально – «назло».
За именем громким и прошлым – Салазар Слизерин – настоящее кое-что.
А за этим приходит вопрос, на который едва хватает сил:
– «Ты из этих?». Не обвинение, не крик и даже страха нет. Формулировка, выбранная ради случайного слушателя и в угоду собственным опасениям. Барти успевает спросить себя «Что если да? Что если Нет?», когда ответ перекликающийся с тем, что было в его голове звучит вслух «А как ты думаешь, такие методы приемлемы для Наследника? почему "нет", почему "да"?».
Ему нужно больше времени на ответ. На то, что бы справится с ощущением. Что бы найти верное слово.
-Да, приемлемы, если цель того стоит. Нет, не приемлемы, если цель того не стоит. – Барти делает паузу, ища нужные слова. «Знаешь, я не боюсь». - Эта цель _может_ того стоить исходя из всего, что я знаю.
И что-то в этом ответе неуловимо кажется Краучу очень важным. Настолько, что он запоминает взгляд Рудольфуса, запоминает этот день в красках.
Работа в Отделе Тайн зачаровывает его. Краучу кажется что он отучился дышать и останавливаться. Он становится одним из тех, кто почти живет на работе – находит в ней и отдых и развлечение. Все чаще он находит себя в научных дискуссиях не молчащим позади. В разговорах – улыбающимся не побитой собакой, а потому, что это не сложно. Тяготеющие обеды с отцом отрезвляют его как ведро холодной воды, но хватает просто выбраться на пару часов в Лондон, пройтись по мокрым улицам и можно уже выбросить это ощущение.
Или написать письмо. Или решится и показать начальнику какую-то часть своей работы.
За всем этим время летит. В Сентябре погода кажется особенно дружелюбной к Барти, что сказывается на порядке во всех его делах. Когда Рудольфус зовет его в гости, Барти не запинается с ответом.
Что-то неумолимо уходит. ночь 21 сентября Барти проводит на подоконнике со свечей, так как не находит в себе сил на сон. Что-то меняется. В этот раз уже – в нем самом.
Прошлое остается за дверью и остается только повернуть ключ.
Прийти чуть раньше – привычка не для хорошо воспитанного Британца, но для того, кто боится опоздать. В этом доме он любит бывать и давно чувствует себя здесь на своем месте. Иногда даже спрашивает себя, что было бы попросись он тогда, в семьдесят пятом, или сейчас – остаться.
О Крестному Рудольфуса Барти слышал мало, но подобная характеристика разожгла в нем настоящее любопытство. Все прежние знакомства, произошедшие благодаря Лестрейнджу были частью чего-то волшебного. Другого мира, где у людей действительно есть, что сказать друг другу.
Отвлеченный разговор о магии возымел свой эффект. Крауч отвлекся от опасений, порождаемых предстоящим знакомством. Тем более, что сегодня ему было даже чем поделится с Рудольфусом – еще крайне спорные размышления о времени и цепочка маятника, покоящаяся в рабочем столе.
По всему выходило, что у непростительных заклинаний есть своя слабость – перед точным просчетом.
- Как мне стоит…? – Барти не задал вопрос до конца, хотя и порывался за шаг до входа в гостиную. Оставил это Рудольфусу и даже нашел в себе что-то вроде робкой улыбки. «Ты знаешь как лучше, я уверен».
Шаг в гостиную. Юноше кажется, что он совершенно забыл все правила приличия. Но по крайней мере нашелся и не стал с откровенным любопытством рассматривать незнакомого человека сразу. Наклонив голову он подавил в себе желание смутится. А заодно поднять взгляд на Рудольфуса с чем-то вроде «Ого, я бы и не подумал…».
Поднять голову вообще оказалось вне его решимости.

Некоторые глупцы считают, что когда по тебе ползет змея это мерзко. Барти даже встречал тех, кого передергивало от одной этой мысли. Однако на его вкус здесь, как и с ящерицами, слова людей, верящих стереотипам и не пробующие ощущение реальности.
Лично на его вкус это было приятное ощущение. Движение опасное и сильное. Что-то подобное наверное ощущается если положить пальцы поверх движущихся человеческих мышц, да только таких ситуаций, которые бы это позволяли у Барти в жизни не были. А змеи с их прохладой, гладкостью и тайной мощью – были.
Лишь в один момент змея поднимает голову – когда над ней скользит рука мужчины. Приветливо и заинтересовано она почти тянется вверх, едва ли не касаясь человека, но вновь возвращается на ладонь. Крауч расценивает эту реакцию как основание для доверия – никогда прежде его маленькие творения не тянулись к врагам и не избегали тех, кому в жизни Барти суждено было стать чем-то восхитительным, светлым и значимым.
Позволяя змее скользить меж пальцев, устремляясь вверх по руке, юноша не позволил улизнуть с лица спокойной улыбке.
- Конечно, Сэр, - Ему хватает выдержки на ответ, хотя чужое прикосновение почти выбило воздух из легких, заставляя не только вздрогнуть, но и впиться кониками пальцев в ладони. Змее сразу же не понравилось это действие и тихое шипение прозвучало эхом к ответу. - Как вам будет удобно.
Барти поднялся на ноги, кивнув Рудольфусу. Любопытство услужливым костылем подбирается ближе. Конечно – человек, о котором ты знаешь почти ничего, но достойный уважения тех, кто тебя восхищает – повод заинтересоваться. Тем более в контексте всех последних разговоров, которые они вели между собой. Крауч просто запрещает себе строить догадки – отвлекаться на них от реальности сейчас слишком не уместно. В таких разговорах стоит участвовать не только в качестве присутствующего, но слышать и стараться понять.
«Все будет хорошо» - почти звучит в его голове знакомым голосом. И хочется верить. Лестрейндж мог бы сказать что-то такое. – «Падать не придется».
Змея – не шикигами – не может повторить порывы души. Всего лишь творение. Но что-то Барти сделал верно – она повинуется его ощущениям и сползает с рук еще когда Крауч встает с кресла. Кольцами устраиваясь на кресле, она успевает положить голову на подлокотник прежде, чем исчезнуть.
Крауч не оборачивается следуя и останавливается без попытки как-то поймать Рудольфуса в поле зрения – всего, что уже произошло вполне достаточно, что бы ограничиться нервным покусыванием губ вместо попытки спрятаться куда-то.

С самого утра несмело заглядывающее ощущение границы между тем, что будет дальше и тем, что было в прошлом усиливается с каждым шагом. Барти кажется, то все это очень важно и что назад дороги на самом деле уже и нет. Впрочем, он ее и не ищет отнюдь не из глупости. Некоторые отчаянные и яркие сердца вполне способны шагнуть навстречу бездне не моргнув. Конечно, Краучу тянет узнать больше. Разобраться в деталях в вволю природной дотошности, но равно та же дотошность подсказывает простой способ – подожди.
Вместо ответа на вопрос «кто» только паутина из мыслей «с чем связано» и одна важная ремарка – «очень важно».
- Сэр, Рейвенкло и Отдел тайн, пожалуй, лучше всего характеризуют меня, - Барти нужно несколько секунд и глубокий вдох: отбросить лишние слова, что служат лишь засорением для речи. Нет смысла играть в слова: отца здесь нет, а это значит, что некому и незачем врать о себе. – Из того что меня увлекает Магия возглавляет список, а прежде прочей трансфигурация. Что до остального, то, пожалуй, загадки и тайны. Лучше, если два этих важных явления переплетутся…
«Тогда вы можете потерять меня из реальности очень надолго» - юноша словно виновато пожимает плечами, но справляется с желанием замолкнуть на этой фразе. Не молчать его позвали. – «Вы с такой уверенностью говорите обо мне, а значит и ответ на ваш вопрос известен, ведь он бесхитростен донельзя. Проверка? На что, сэр?».
- Но… К сожалению, такие переплетения чаще всего лежат в плоскости… недозволенной или вызывающей неудобный вопросы в Британии. – Опасное признание? Нет, всего лишь легкая осведомленность. Не признаний «я то и дело пытаюсь заглянуть за завесу этого запрета», но интерес нормальный для тех характеристик, что сам себе дал юноша. Каких-то признаний лучше не делать почти незнакомым людям, даже если оставлять для них возможность увидеть правду.
- Говорят, у меня действительно неплохо получается, - Если двенадцать превосходно на СОВ и, как выразился, Рудольфус «комбо» из профессорских мнений это «неплохо». Но у Барти просто не поворачивается язык выразиться иначе. Напротив, от похвалы его тянет отступить и беспомощно запутаться в мыслях и словах. Требуется усилие воли, что бы не спасовать, не отдаться собственным переживаниям. – Благодарю вас.
Догадки одна за другой сокращают поле возможностей, но юноша не привык пользоваться непроверенными выводами. Складывающиеся один за другим факторы. Тонкая игра совпадений или…?
Барти позволяет себе едва читаемую улыбку, выражающую то самое любопытство и удовольствие от подкинутой нечаянно или намеренно тайны.

Будущее – причудливая и тонкая материя. Даже работая с маховиком времени, Барти едва ли подобрался достаточно близко к ответам о том, как выходят пророчества и что на самом деле определяет дальнейшие события. Но кое-что он знал еще со школы.
Каждое решение отдельно взятого волшебника если и не влияет на картину мира, то определяет его собственную судьбу. В некоторые моменты жизни отчаянно важно встать на верную сторону и подобрать нужное знамя. Иначе, оглянувшись на себя, никем иным, кроме труса и слабака ты себя назвать не сможешь.
А юность… Она порой давала сил поступать правильно куда как больше, чем зрелость иных. И все же решимость детей невольно изменяет сплетенные с ними линии – их собственных родителей. Даже когда те отставлены так далеко, как только возможно в мире Волшебников. Сколько раз Барти учил себя не оборачиваться на Крауча-старшего? И все же вот тебе.
Все, что говорит волшебник, причудливым образом перекликается с тем, что не раз обсуждал и с Лестрейнджем и с тем, о  чем думал сам. Не в знании дело, а в страхе перед ним. Ведь само по себе оно лишь помогает избегать ошибок. И потому Барти, сам того не замечая, улыбается уголками губ. Приятно слышать кого-то, кто не стесняется говорить такие вещи.
Под чужим взглядом улыбка исчезает и снова проступают опасливые реакции. Крауч держится, лишь чуть вжимая голову в плечи. Не волшебника боится, нет, скорее… Все еще сложно быть в чьем-то поле внимания.
Едва заметно юноша кивает, соглашаясь с словами крестного Рудольфуса, озвученными перед вопросом. И замирает.
«Отцу бы не понравилось» - мелькнуло в голове, откликаясь на заданный ему вопрос. И сразу же отозвалось ответом. Единственно верным  – «Кого это волнует, кроме его напыщенного эго?»
Опасный вопрос. Почти как «согласны ли вы нарушить закон?». Что если нет? Что если да?
Дело не в сомнениях – их почему-то совсем нет. Кристальная уверенность в ответе порождает лишь одну причину заминки: просчет последствий. Возможность неверной трактовки вопроса.
Секунда – закрыть глаза и перед мысленным взором нарисовать схематично только те нюансы, что в голову придут сразу. Последствия и разночтения вопроса. Факторы.
Кто задает вопрос – больше вопросов, чем ответов, но есть на что опереться: доверие тех, кому доверяешь сам безоговорочно.
Каким тоном и в каком разговоре.
Когда Барти открывает глаза в них читается его спокойная решимость и удовольствие. Искреннее и чистое, как полет орла над башней известного факультета: свобода крыльев и выбора, свобода принимать не только себя но и правильные решения. И с тем заодно – не порывистое принятие решений и слов, а взвешенное, воронье.
- Да, Сэр, - «Какие выводы вы сделаете из этого ответа? Какие подтексты мне не дано просчитать из нехватки данных… и надо ли оно мне?». – Если дело того стоит. И нет, если это пустая трата времени. Если мы говорим о магии, знания о которой по какой-то причине ограничены, то не стоящих сил примеров я вспомнить не смогу.
«Потому что запрещают обычно что-то по настоящему важное, ценное и сложное. А такое достойно любых вложенных усилий даже на уровне знания, не говоря уж о практике применения»

Неожиданно для самого себя Барти улыбается, взглянув на мужчину пусть по прежнему опасливо, но с какой-то уверенностью.
- Сэр, я полагаю, этот мой ответ стоит читать как «Да», так как вы вряд ли говорите о чем-то не стоящем усилий. Вы не похожи на кого-то, кто станет лозунгами об общем равенстве прикрывать свою слабость. Простите за недостаток ясности, - Он отводит взгляд, не выдерживая собственную же уверенность. В каких-то вещах она, появившаяся едва ли три года назад, была для Барти еще не самым частым гостем. Но настолько настоящая и искренняя, заставляла не робеть лишний раз не хуже поддержки кого-то близкого.
Каждое сказанное затем слово мужчина – укрепляет эту уверенность. Барти слушает внимательно, чуть склонив голову на бок. Почти так же, как слушает Рудольфуса в их длинных и долгих разговорах о магии, что не часто касаются политики напрямую и все же. Крауч прекрасно помнит все то, до чего они доходили в хитрых сплетениях диалогов. И то, что он слышал сейчас было ровно тем, что ему бы хотелось слышать от волшебников, которых можно признавать достойными. От тех, за кем стоит идти, как бы не было странно видеть такую фигуру в едва знакомом человеке. Что ж – умение произвести впечатление это то, что Барти было еще не доступно, но вызывало не мало уважения.
- Не более, чем приходится в рамках службы, Сэр. Или дружеских разговорах. Но вы совершенно правы. Вопросы знаний это не столько вопросы политики, сколько социальные. Мне бы хотелось видеть Британию не той страной, что трусливо избегает своего наследия, ориентируясь исключительно на доступный любому минимум. Знания в общем случае не наносят вреда, не умение же с ними обращаться должно искореняться в школьные годы. Вместо заучивания шаблонов. Простите, полагаю для вас не является неожиданностью, но ограничение науки и изучения Магии, запрет на знания – это болезненные темы и мне приятно встретить волшебника, который как вы понимает всю глупость этого.

«Что ж, тогда ключи с самого начала были у вас в руках. Впрочем, разве в этом есть хоть что-то плохое?» - Вопреки многим знакомым, начиная с Отца, Барти никогда не испытывал досады понимая как легко попался. Напротив, большей своей частью он обнаружил определенное удовольствие в том, что бы не пытаться сопротивляться вещам, знакомствам и «ловушкам» которые вели к благу. Все, что считал для себя нужным – научится вычленять все такие «нити» и замечать их раньше, ловится сознательно. Когда его увлекла игра в поддавки? Кажется, тогда же когда он впервые соврал отцу четко зная что он делает и, главное, зачем.
Хотя порой разговор складывался так, что со всем сознанием ловушки выходило только шагнуть в раскрытый капкан. В прошлый раз так было с Рудольфусом и Крауч до сих пор искренне, хотя и никому не говоря, радовался, что не струсил, не остановился. Что-то похожее было сейчас, только теперь куда обдуманнее, хотя как и в тот раз: в неизвестность.
- Это было бы замечательно, Сэр, - Хотя взгляд юноши казалось бы заинтересовали его собственные руки, это было скорее смущением, чем чем-то иным. Подобные разговоры были важны для него и найти еще одного достойного собеседника – что может быть лучше для того, кто верит в диалог как метод изменения мира?
Впрочем, Барти заметил, как легко мужчина перешел на это сокращение имени. Скорее всего – упоминал Рудольфус – или же это столь развитое умение читать других людей? Свое полное имя Крауч не использовал и.. не любил когда его использовали: призрак отца был слишком силен в этом нюансе. И если противиться отцовской воле было уже не сложной задачкой, решаемой правда большей частью через избегание, то справится с призраками было куда как сложнее, чем с живым человеком.
«Наверное, стоит остановиться на чае. Это ведь так… обычно?» - Барти поймал взгляд Рудольфуса и, пожав плечами, произнес совсем не то, что думал:
- Обычно чай или кофе, Сэр. Но сегодняшний день больше подходит для какао, - Не игра в искренность, а простая открытость и доверие в таких маленьких деталях, как личные слабости. Слишком редко приоткрываемая завеса для слишком простого вопроса. – Нет, что вы… Спасибо.
Вышло неловко, но Барти поддался желанию не объяснять за что именно он так благодарен. Конечно же отнюдь не за предложение напитка, право слово.