Когда мантия была наброшена, Лили старалась двигаться как Поттер. Повторяя его движения. Двум уже почти взрослым людям было не очень то просторно, но это лучше, чем ничего. Продвижение проходило медленно, и хоть Эванс была девушкой серьезной, сейчас она еще не успела понять всю серьезность ситуации. Осознание приходило медленно, оно проникало под кожу и устремлялось вглубь, приводя практически в оцепенение. Лили не была трусихой, но сейчас ей было страшно, глаза распахнулись от страха, волосы прилипли ко лбы, к щекам, лезли в глаза, не смотря на то, что на улице было холодно, сейчас Эванс было жарко.
Она поняла, что Джеймс уже пожалел, что взял ее с собой. Она должна быть сильной, лучшая ученица, не должна прятаться в кусты при виде реальной опасности, эмоции это все хорошо, но в меру. Эмоции позволяют нам сократить время на реакцию и быстрее принять решение. Поттер сбрасывает мантию, в глазах Лили уже не читается такой страх, как пять минут назад.
Вы знаете, что это такое? Быть готовым доверить человеку свою жизнь? Когда не остаётся сомнений в том, что он спасёт тебя, придёт на помощь независимо от сторонних обстоятельств. А Эванс знала, она была уверена в Джеймсе на все сто процентов. Ее вера в людях уже давно пошатнулась, но без веры она не могла, не тот характер. Лили зажала палочку, может, слишком крепко, она чувствовала, как ногти впивались в ладонь.
Эванс увидела инфери, который надвигался на них, она кинула в него бомбардой, но задела только по касательной, не причинив заметного вреда существу, Эванс попятилась назад не сводя взгляд с существа, лучший способ борьбы с мертвецами, был огонь. Лили не могла вспомнить средства лучше огня, где-то за спиной, пока Лили пятилась вместе с Поттером и оглядывалась, чтобы не оступиться, виднелся дым, неужели кто-то сжег инфери и что-то поджог. Дым уже начал надвигаться на них, распространяя какой-то сладкий запах.
Конфринго – вскрикивает Лили, вспоминая взрывное заклятие, вызывающее огонь, и только сейчас она поворачиваюсь к Поттеру, понимает, что рядом с ней не Джеймс, а Северус.

Роуэн сидела в гостиной и читала книгу, периодически отвлекаясь на кофе и завывание ветра за окном. Зимой для прибрежной Шотландии такие ветра были в порядке вещей и казалось бы разменяв третий десяток Роуэн должна была уже привыкнуть. Но когда, подчиняясь безумному порыву ветра, ветви старого клена, как будто стальные когти гигантского чудовища скрежетали по стене, вздрагивала словно пятилетняя девчонка. В такие моменты Лайвлес всегда невольно вспоминала детство и эту глупую игру «сможешь или нет». Она смогла. В семь, им со сверстниками затея переждать грозу на морском побережье казалось прекрасной идеей. Вот, только, когда началась непогода все разбежались, но только не Роуэн. Такого ужаса она не испытывала больше никогда. Дикие завывания ветра, раскаты грома, отблески молний, волны, раз за разом яростно накатывавшие на камни… Каким-то чудом, она догадалась спрятаться в небольшой пещере у подножья скалистого холма, где ее потом и нашли взрослые. И пусть все это осталось в прошлом, но грозу Роуэн с тех пор не любила. Поэтому, когда в окно с силой что-то ударило, девушка вздрогнула и разлила кофе. Помянув в красках Мерлина и его непорядочную родню и что-то бормоча себе под нос, Роуэн аккуратно подошла к окну. Каково же было ее удивление, когда за окном обнаружилась белая амбарная сова, впрочем, сейчас она больше походила на мокрую и порядком общипанную курицу (из тех, которых хозяева из милосердия предпочитают пустить в суп), чем на гордую почтовую птицу. Но делать нечего – окно пришлось открыть. Благо, единственного чего ей следовало опасаться – это ветра и плохих вестей, окно было заколдовано так, что чары бы не пропустили ничего, крупнее самой большой совы. Так себе, конечно, защита, но поддаваться паранойе раньше времени, Роуэн не собиралась. Впустив сову и отвязав от лапки письмо, Роуэн поспешила задобрить птицу совиными вафлями, а заодно осмотрела не сломала ли себе птичка чего-нибудь. Животных девушка всегда очень любила. Но, если не считать, парочки выдранных перьев и «общей помятости» сова была в порядке, как, впрочем, и письмо. При одном взгляде на которое у Лайвлес испортилось настроение. Обычный конверт, таких были сотни в любом магазинчике Лондона или Хогсмида, торгующего писчими принадлежностями, те же черные чернила – тоже стандартные и тот же почерк – каллиграфический почерк зачарованного пера. Это было уже четвертое письмо от «таинственного доброжелателя», как окрестила автора Роуэн. И если первое письмо сводилось к общей мысли «за державу обидно», да, парочки намеков, что «рыба гниет с головы», то во втором уже фактически прямым текстом говорилось, что «корень зла», следует искать в министерстве и не где-нибудь, а в департаменте обеспечения правопорядка. И все бы ничего, но введенное в начале года военное положение – прямо-таки подтверждало все то, о чем говорил «доброжелатель» в своих письмах. Действительно, Крауч – добился-таки своего, получил больше власти, но на, что готов пойти этот человек дальше и неужели «Пожиратели Смерти» - это так сказать, любимое детище главы департамента? Теперь еще эта непонятная история с покушением на Робардса, да и если вспомнить все то, что произошло за нынешний год и так или иначе имело отношение к пожирателям, то во многом «доброжелатель» был прав. Казалось бы бред. Но в истории было известно немало случаев, когда люди не гнушались самых грязных приемов, лишь бы достичь своей цели – абсолютной власти. Верила ли Роуэн таинственному незнакомцу – определенно да. Среди министерских точно были Пожиратели, но вот, то, что таинственный автор письма не шел на контакт, заставляло ее взглянуть на ситуацию несколько по-другому. Возможно, человек настоящий патриот своей страны, но искренне опасается за свою жизни, а возможно – это всего лишь часть какой-то большой игры. Почему тогда отправителя не находят совы (а Роуэн ему писала), да и попытки отыскать его самостоятельно магически не увенчались успехом. Но просить помощи у специалистов – это значит, назвать истинную причину, а привлекать к себе сейчас лишнее внимание не хотелось, особенно потому, что Лайвлес совершенно не знала кому верить…
Пробежав глазами записку – на письмо нынешнее послание походило мало, Роуэн сильно удивилась. Теперь ее приглашали на встречу, потому что «доверять столь важную информации чернилам и пергаменту, сейчас крайне нежелательно». Но как понять, кому верить: тому, кто говорит правильные вещи и скрывает свое имя или тем, кто имени не скрывает, но, возможно, уже предал всех?

По времени это конец декабря 78. Но, если нужно могу исправить, например, на февраль 78 или раньше.

Стажировка в Аврорате – дело опасное, трудоемкое и требующее предельной концентрации во время задания, потому что опыта пока нет, да и способности еще не на высшем уровне. Наставник, может, и поможет, но он не всегда рядом.

Но еще хуже, когда своего наставника хочется избегать. И избегать так, чтобы он этого не заметил (учитывая его высокую должность, совместную работу над последним заданием и еще множество мелкий факторов, это несколько трудновато). И все было бы гораздо проще, если бы причина заключалась исключительно в провале самого Адама, но, нет, он все сделал правильно и без пререканий, а вот Робардс…

Думать о том, что наставник убил ту ведьму, странно. Убил собственноручно. Талмедж не был полностью уверен, но доказательства, как говорится, на лицо: когда Адам зашел в ванную, Джессика Лил занималась тем, что упорно пыталась перерезать себе вены, но была явно жива, а когда Адам вернулся обратно, отправив ребенка в Мунго, наставник сообщил, что она была уже мертва. А ведь останавливать кровь заклинанием не так трудно, особенно для опытного мага, как Гавейн.

«А ведь я и сам был бы не против ее придушить», - мелькнула мысль в голове. Эта грязнокровка убила столько детей (да, магглов, но это же дети!), что иной судьбы явно не заслуживала. Адама беспокоило вовсе не то, что Робардс убил эту Лил, а то, что наставник мог догадываться о подозрениях своего стажера. А где одна тайна, там и вторая.

Вытягиваю эту ниточку, Гавейн мог узнать о том, что парень поддерживает Пожирателей Смерти, и тогда весь план полетит к Мордреду. В Азкабан как-то не хочется.

Адам встряхивает головой, прогоняя неприятные мысли, и направляется к лифту. Не вызывать подозрений – это главное. Бывший слизиринец не считает себя предателем или неправым, ведь изначально был на другой стороне (и Аврорат сам виноват, что проглядел это), только это не объяснишь потому Визенгамоту.

Но стоило парню пройти всего три шага, как впереди вырастает рослая фигура наставника, и избежать встречи уже невозможно, потому разворачиваться и уходить прямо на глазах Гавейна будет высшим идиотизмом. Нет, Адам не трус, просто осторожный.

«Как там говорил мой отец? Стоит черта помянут – и он тут».

Френк вышел из тренировочного зала, чувствуя приятную ломоту в мыщцах, и пустоту там, где еще несколько часов назад бурлила в его крови неиспользованная магия. Тренировка прошла отлично. И даже тренер – вечно хмурый и недовольный – соизволил бросить что-то вроде: «Однажды может из тебя выйдет толк». Лонгботтом описавший бы свое состояние, скорей как "выползал", а не "выходил" хотел было улыбнуться на это замечание. Но во время вспомнил, как в прошлый раз  получил на выражение радости краткое: «О, еще силы есть? Продолжим?» - и сразу убийственно серьезно и даже устало кивнул. Эти тренера… никакой жалости.
   В первый год Френк наивно думал, что тяжело только сейчас, потом он взматереет, и сразу станет щелкать все эти упражнения словно косточки. Ага, размечтался. Фантазер нашелся. Словно угадывая его мысли и мечты. Впрочем... почему "словно"? Наверняка, прекрасно зная, что там себе фантазирует этот глупый желторотый стажер. Потому как каждый второй себе это думал. И каждого ждало разочарование: аврорат на каждом шагу вступительного переода готовил сюрпризы. Думаешь, если сдал экзамены, то молодец? Не тут-то было - пройди стажировку. Попробуй. Прошел? Первое дело - справишься?
Нагрузка росла, и попробуй только дать слабину - сламаешься. На то, ты в конце концов  и должен вступить в ряды элиты боевых структур. И все пройти.
  Звание «элиты» - при всей своей громкости – не интересовало Фрэнка от слова «совсем». Такие амбициозности к слизеринцам. Он с упорством настоящего хаффлпаффца собирался пройти этот не легкий путь ради простого: «А кто кроме меня будет их всех защищать?» Привычка со школы. ну и не много упорства.
   В моменты слабости он говорил себе, что не случайно, его первое проявление магии случилось, когда он увидел, как на голову матери падает глыба льда и снега с крыши их дома. И пусть: Августа Лонгботтом могла за себя постоять, тогда маленький Фрэнк еще не вполне осознавал это.
Мысль о матери что-то напоминает, и Фрэнк хлопнул себя по лбу и беззвучно застонал. Вот черт же… сегодня гости, и мама настоятельно рекомендовала ему быть и не бросать толи ее на растерзание ирландцев, толи ирландцев ей в пасть – кто бы тут разобрался.
    А еще так как других детей в семье не водится – И тут бесполезно доказывать, что в свои двадцать, он уже давно не дитя – ему весь вечер развлекать внучку гостей. Не знай он мать заподозрил бы гнусный матриманиальный план. Но девушка еще курсе на пятом только… кажется. В общем не важно. Развлечет.
   
   Через несколько лет, украдкой наблюдая как сосредоточенно мучает тренера Алиса О’Доннелл, вдруг решившая идти на эту же работу, Френк ломал себе голову над тем какое кольцо может подойти этой девушке, и не стоит ли заменить традиционную розу в зубы – книгой. Или ему сломают челюсть за столь гнусное обращение с книгами?

Часы только-только весело пробили восемь, как маленькая хрупкая девчушка в, пока что, смешно смотрящейся на ней форме следственного отдела, словно из воздуха возникла напротив стола старшего следователя Говарда, в чьих глазах читались усталость, недосып и абсолютное непонимание, что этот ребенок тут забыл и почему на нем форма отдела. И даже протянутая ему бумажка, извещающая о том, что он сегодня совершенно напрасно не посмотрел на календарь, ведь именно в это день начиналась стажировка у мисс МакКиннон, чье личное дело он взял в свою учебную группу лишь потому что его настоятельно попросили, сказав, что это способный, но необычный ребенок, из которого можно вырастить достойную смену, если правильно воспитать.
Только вот мисс МакКиннон сейчас смотрела на него честными преданными глазами, явно неочень понимая что делать дальше. Девушка, получив с утра номер группы, имя курирующего эту самую группу и будучи оставленной кем-то из заботливых будущих коллег прямо у его дверей, простояла около них добрые полчаса, подпирая стенку и сожалея о том, что теперь придется быть всегда самой. Надо не ударить в грязь лицом. И по нервно сжатым хрупким кулачкам это волнение было хорошо видно, как и старательно скрываемый Марлин страх. Человек, сидящий перед ней, казался строгим, неприветливым и словно бы видел ее насквозь от написанной у нее на лице растерянности до самого сокровенного желания или детского страха. Это было жуткое ощущение, и Марлин невольно подумала, что под таким взглядом, наверное, и раскалываются подозреваемые, потому что выдержать его невозможно. Но сдаваться тоже нельзя. Вдруг это проверка и если она ее не пройдет, то он просто выставит ее за дверь, вручив документы и скажет, что таким маленьким леди лучше варить микстурки или продавать конфеты. Ей так многие говорили, правда, потом быстро замолкали, увидев эту самую маленькую леди на дуэли или ее решение нумерологического уравнения на две страницы с лишним. Только вот старший следователь не мальчишка-однокурсник и даже не отец, его таким не впечатлишь.
И чем дольше затягивалось молчание, тем больше хотелось сбежать, провалиться под землю, но упрямство не давало даже отвести взгляд. Оставалось лишь сжимать кулачки и слушать крики внутреннего голоса о том, какие они глупые и что надо сказать хоть что-то. Только что? Ее пожелание доброго утра, когда она вошла, он, кажется, даже не услышал. И то, как волшебник задумчиво изучал приказ о ее зачислении к нему в учебную группу, тоже вызывало опасение. 
- Ну, что ж, - задумчиво и устало, начал мужчина, прочитав текст в третий или четвертый раз и поправив чуть повернувшийся значок на форме новоиспечённой стажерки, от чего так наконец отвела взгляд, смущённо вспыхнув от того, что ее служебное удостоверение оказалось неидеально приколото на форму, - Добро пожаловать на стажировку, Марлин МакКиннон. Надеюсь, вы будете старательно учиться и не продаете ни меня, ни других стажёров в группе.
И лишь закончив последнюю фразу, мистер Говард устало, но явно по-доброму, почти как отец, улыбнулся и протянул ей руку, которую девушка неуверенно, но пожала,  робко улыбнувшись в ответ, чтобы через секунду выпрямиться и гордо произнести:
- Постараюсь оправдать ваше доверие!
И пусть в этот момент она выглядела довольно забавно, а голос звучал совсем ещё по-детски, почему-то ни у кого из них не возникло желание смеяться даже мысленно. Мужчина знал, что вот из таких милых девчонок, неумеющих правильно носить служебный значок, если правильно воспитать, вырастают одни из самых верных и лучших специалистов отдела. А Марлин каким-то восьмым чувством понимала, что с этого момента в ее жизни начинается очень важный и сложный этап, но его не нужно бояться, ведь рядом будет страшный, на первый взгляд, но очень надёжный и мудрый наставник и такие же, как она, ребята, кто-то из которых уже тоже неочень смело стучал в дверь.

Тишина действует оглушающе, но ни один из них не произносит и слова, погрузившись в свои мысли. Каждый из них принес жертву, и для каждого она значимая, и, так или иначе в будущем, возможно, еще скажется.  Нотт же стоит, как вкопанный и сжимает кулаки с такой силой, что короткие ногти наверняка оставят следы-полумесяцы. Белое полотно с рисунком, частью которого стало и его подношение, растворяется на глазах. Теодор молчит, ощущая внутри такой холод, что кровь в жилах стынет, и хочется закричать. Мужчина прикрывает глаза и выдыхает. Копается в сознании и ищет убедительную мотивацию переплавить разъедающий душу чертов холод в огонь абсолютно любой природы, будь хоть зависть, хоть чистая ненависть - без разницы. Он останавливается на раздражении, потому что сил на более яркую эмоцию у него просто нет.
С самого чертова начала ему не нравилось абсолютно все.
В предстоящей, а теперь уже завершенной авантюре - Ему. Не. Нравилось. Абсолютно. Все.
Конструктивного разговора с Рикардом не планировалось даже в зачатке. Нотт прекрасно знает, что если Лестрейнджу что-то пришло в голову - исключительно во благо их Лорда, - переубедить или донести собственные доводы - занятие не только бесполезное, но и неблагодарное. Пусть где-то на задворках сознания, понимание подобных манипуляций - это необходимость, потому как последствия бездействия разгребать будут они, в лучшем случае. Если разгребать вообще будет что и кому, но....
Да, да, да - это чертово “Но”, что пожалуй не раз уберегало рассудительного и, временами чересчур, осторожного Нотта от необдуманных решений и поступков.
Он не стал спорить, как и не стал рассказывать о своих опасениях или, прости Мерлин, несогласии с проведением  подобного мероприятия. Но для себя решил твердо: сделать все, что потребуется, сохранив здравость рассудка и суждений. Чего не мог в последнее время сказать об остальных. Однако одно наблюдение –  еще не статистика, требуется больше фактов, а значит – стоит набраться терпения и довериться? С последним у Нотта были некоторые проблемы, хотя, пожалуй, никто из них не мог похвастаться подобной добродетелью. Чего не сказать о первом: если у Нотта и есть терпение, то, всенепременно, ангельское.
- Прибраться не помешает, - он первым нарушает всеобщее молчание и мысом ботинка шкрябает по полу, если не нервируя присутствующих, то возвращая с небес на землю.
Небольшой бардак не смущает - раздражает, и Теодор делает шаг, разрушая круг. Он присаживается на корточки и с минуту смотрит на пустую колбу. Страх мелькает едва уловимой тенью, толком не затрагивая сознание, зато ему на смену моментально приходит смутная, безотчетная тревога. Нет, Нотт не боится, но за шкуру свою, все же, переживает.
Он переводит взгляд на Тони и Эда, не замечая, что вертит в пальцах опустошенный сосуд:
- Надеюсь наши усилия не пройдут даром, - он не договаривает о своих опасениях, впрочем, как и всегда. Хмыкает, неспешно поднимаясь с пола, и выпуская бесполезную склянку из рук.

Пожиратели Смерти и Лорд

Люциусу дали  ночь на то, чтобы обдумать сделанное Лордом предложение. Негодованию кандидата на получение Чёрной Метки не было предела: отказаться от такой чести? Когда сам Лорд… Сам Тёмный Лорд… Обычно, когда Лорд хотел наделить кого-то Меткой, он и не думал спрашивать согласия, а вот у Люциуса спросил. И мало того, что спросил. Высокое доверие оказывалось Пожирателям, куда более старше и опытнее Люциуса. А тут лорд выбрал его. Значит, ценит! Значит, уважает!
Люциус сразу же хотел заверить Лорда в своей преданности и страстном  желании  обрести долгожданную Метку, войти в число ближайших и вернейших сторонников господина… Но  сам Лорд перебил его.
-Подумай, раздался мягкий голос.-Хорошенько подумай, Люциус. Пути назад не будет.
Люциус и не хотел назад, До одиннадцати лет он воспитывался в твёрдом убеждении, что главное в мире - чистая кровь волшебников. Что только чистокровные семьи должны править миром. Люци общался со своими ровесниками - такими же чистокровными, как и он сам - и не знал другой  жизни.
Приезд в Хогвартс стал для мальчика шоком. Мало того, что перед ним, представителем одной из богатейших и знатнейших семей в магическом мире не заискивали и заставляли учиться (ЕГО-УЧИТЬСЯ!) Так вдобавок наравне с чистокровными здесь учились и дети магов на том только основании, что они, мол, тоже умеют колдовать!
Протесты против вопиющей несправедливости закончились снятыми баллами для Слизерина, а Люциус получил свой первый урок: хочешь чего-то добиться - не иди напролом. Мало помалу он начал собирать вокруг себя таких же приверженцев чистой крови, как и он сам; то играя с запретными тёмными искусствами, то пускаясь на провокации и подлоги, они сумели выжить из Хогвартса несколько маглов.
Так Люциус получил ещё один урок. Не важно, что умеешь ты. Важно - что умеют делать твои сторонники. Ты можешь стоять у них за спиной подобно кукловоду и дёргать за ниточки - цели своей ты достигнешь, но с наименьшими потерями для себя. В действенности незамысловатого правила Люциус  убеждался неоднократно, стоило только одному из его приверженцев словить наказание за шалость, придуманную молодым Малфоем.
И даже контроль над школьной братией Слизерина, который  негласно получил Люциус, не становись даже старостой,  не удовлетворял его потребностей:  власти и  выдавливания из магической системы нищих магов и грязнокровок. И на это-то недовольство оказались брошены благодатные семена учения Лорда Волдеморта…
Разумеется, он хотел, он жаждал получить Чёрную Метку.  Жаждал получить тем сильнее, чем сильнее противился её получению отец. Жалкое ничтожество, не сумевшее сделать приличной карьеры при Лорде, старалось помешать пути наверх своего сына! Жалкое и завистливое ничтожество! Только  в пику ему стоило бы получить Метку. И даже если бы Лорд не предложил этого сам - вымаливать на коленях - лишь бы  пойти наперекор папаше-неудачнику!
А между тем время шло, а Люциус сидел и думал, с каждой минутой  всё более колеблясь в своём решении - и тем самым убеждаясь в  мудрости Лорда,  давшему сомневающемуся адепту возможность пойти на попятный.
Эйфория, вызванная неожиданным предложением Тёмного Лорда  схлынула, а вместо неё  пришло осознание, что за высшую должность придётся платить. Дорого платить.   Как его отцу.
Не раз и не два Люциус казалось, что служба у Лорда видится  Абраксасу не почётной миссией, а тягостной обязанностью. Ношей, которую он влачит подобно ослу: кинули мешок на спину и погнали вперёд, не спросив согласия. В молодости Люциус просто считал отца записным дураком, и не преминул бы донести Лорду на его нерадение, если бы не видел, как дорожит по неизвестной причине Господин   старшим Малфоем. Повзрослев и возмужав, Люциус начал задумываться о причинах странного поведения отца. И ответ ему не понравился...
В глубине души он подозревал, но никогда не осмеливался произнести вслух, что с течением времени Абраксаса стали  ужасать лозунги,  провозглашаемые Лордом. Что зажившийся на свете старикан становится чересчур мягкотелым и нерешительным. Что…
"А может, - шептал внутренний голос, и Люциус вздрагивал каждый раз, слыша его, - может быть твой отец прав? Он пожил  достаточно долго, он видел многое, он мудр… Он провёл рядом с  Лордом времени больше, чем ты существуешь, и уж поверь мне, сумел раскусить  твоего кумира-Лорда! Спроси его, не сожалеет ли он об однажды сделанном выборе… Спроси...»
В такие моменты Люциус холодел приказывал внутреннему голосу заткнуться. Но сомнения всё терзали молодого человека.  Разумеется, ни у кого ничего он спрашивать не собирался: не такие   отношения были с отцом, чтобы беседовать по душам. И соврал бы, паршивец, как пить дать.  Папаша  всегда врал сыну. Всегда. Жалкое ничтожество!
Люциус встряхнул головой, отгоняя призрачную картину: отец стоит перед ним и качает головой: «Не соглашайся!»
-Ты мне не указ! - кричит Люциус.-Довольно ты мною командовал! Я сам  выберу свой путь! Слышишь, ты мне не указ! Жалкое ничтожество! Жалкое ничтожество!
Люциус всё решил для себя. Сомнения прочь! Завтра он  повторит своё согласие перед Лордом. завтра он покажет папаше, кто из Малфоев более велик и значим! Завтра. Завтра...

Даже, когда он физически больше не метался по помещению, сбитый с панталыку новостями брата, в душе своей Гидеон продолжал мерить помещение шагами. Вот как называется это всё? «Вот влипли», или «Плевать, вальсируем»? Может быть, скорее, «Дальше будет только хуже» а.к.а. «Лучше дальше точно не будет», или же классическое «Купи мантикору — продай мантикору»?… Нет. Это избито и банально. Что теперь делать? И, главное, как сформировать своё к данному обстоятельству отношение? Как выстроить свои взаимоотношения с законом и законностью исходя из того, как сложились звёзды?На нём висела, висит и будет висеть ответственность, и надо принимать решение, оценивать его...
А в жизни редко случается так, что что-то можно отнести без колебаний к «чёрному» или «белому» — существуют сотни и тысячи нюансов, оттенков, углов наблюдений и наблюдателей, сотни вопросов и вариантов. Разумеется, всё относительно, и с осознанием подобной истины жить, с одной стороны, проще, с другой же — для решения конкретных проблем философия обычно играет скорее отягчающую, усложняющую роль, и не факт, что это можно классифицировать как «плохо» или «хорошо». Оно лишь столь же относительно.
Гидеон внутренне вздохнул. Как славно было бы, существуй нечто — устройство или заклинание — для того, чтобы определить хотя бы направление, куда должны склониться весы «чёрного» и «белого», но ни устройства, ни времени на размышления нет. Жить приходится не согласно понятиям «относительности», а согласно каким-то убеждениям... Нет, не так — не «каким-то», а вполне конкретным, собственным. А вот правильные они или нет — всё зависит от того, на что настроены внутренние весы. Какое решение следует принять, какую фразу сказать, какую мысль подумать — это всё вопросы самого человека, его собственные. Каждый принимает в какой-то момент решение, и с пути уже не свернуть, тысячи оправданий не придумать. И это не относительно.
Но что, если верных решений просто нет?
Вновь — внутренний вздох. Молодой человек не очень любил, когда коварные подводные течения мыслей уносили его в открытое море рефлексии. Начать действовать, не колеблясь, а прямо — действовать так, как нужно и правильно именно здесь и сейчас — было для него всегда естественнее, понятнее. Вопрос «Что делать» решается исходя из собственных приоритетов, а для Гидеона в приоритете были брат и закон... Нет, не так — не «брат и закон», а, прежде всего, брат. Брат был для него смыслом, содержанием, ядром, а закон лишь инструментом в создании целой отдельной «ноосферы» вокруг брата. Закон суть чуть ли не сателлитное явление — спутник большой планеты под названием Фабиан...
И всё же — dura lex sed lex. Сей дорогой следует идти всем им, и тяжела и опасна она, но путь озаряет совершенно особая утренняя звезда, что не даст сбиться с пути — близость и понимание брата. И вот, словно не было этих странных умственных экзерсизов с метафорическими морями и подводными течениями — вот слова уже покинули уста Гидеона, и решение принято им без длительных колебаний. Действительно — авантюра, в которую ввязался Фабиан, всего лишь незаконна. Неужели нельзя защищать закон, будучи членом Ордена? Разумеется, можно. Тем более, что в любой момент он сам сможет положить конец их парному беззаконию. Так что же тянуть? Сквозь все невзгоды — только вместе!
Гидеон какое-то время молча стоял, обнявшись с братом — он не взвешивал ни слов, ни решений, а просто находился рядом, всем своим существом давая понять младшему, что вместе для них нет ничего непреодолимого. И пусть пролетевшие так мгновения вечностью не назовёшь — они были частью её.
И всё же, спустя ту самую часть вечности, Гидеон успокоился достаточно, чтобы быть готовым действовать. Он немного отстранился от Фабиана, чтобы видеть лучше лицо и реакции брата.
- «А теперь, когда я всё решил, расскажи мне, каковы наши дальнейшие шаги... Надо же где-то начинать!», произнёс он с теплейшей из улыбок.